Пьер Брантом - Галантные дамы
Некоторым вдовым женщинам было бы хорошо на острове Хиосе, самом прекрасном и благодатном во всем Леванте; некогда им владели женевцы, а ныне вот уже тридцать пять лет, как его захватили турки, что для христианского мира большой урон и великая неприятность.
Так вот, на этом острове, как я знаю от женевских купцов, обычай требует, чтобы женщина, оставшаяся вдовой, платила особый налог, называемый там argomoniatico, что значит (да простят меня дамы) «за бесполезный и пустующий передок». То же было и в Спарте, по свидетельству Плутарха, при правлении Лисандра; там налагалась пеня на тех, кто не выходил вторично замуж либо делал это поздно или неудачно. А у побывавших на Хиосе я любопытствовал, на чем основан тамошний престранный обычай, — и мне отвечали: дабы пополнить население острова. Уверяю вас, что по вине наших вдов благословенная Франция не обезлюдела бы и не захирела никогда — ибо очень многие тотчас вышли бы замуж, чтобы не платить за простаивающий без употребления передок. А если и не в браке, то иным образом он беспрестанно был бы у них в работе и, уповаю, усердно плодоносил. И девицы наши постарались бы законным порядком уклониться от платы, вносимой юными хиоссками и в городах, и в селах, ежели до венца они потеряли невинность, но желали бы продолжать свое веселое занятие: им достаточно было один раз заплатить дукат капитану ночной стражи (небольшая цена для такого дела, уверяю) — и они получали право всю оставшуюся жизнь беспрепятственно и безопасно предаваться любовным усладам. Полученные же дукаты служили главным и чуть ли не единственным подспорьем предприимчивым капитанам во время их службы.
Теперешние жительницы Хиоса совсем не походят на тех, что населяли его в древности и, по описанию Плутарха, слыли столь целомудренными, что за семь сотен лет там не слыхали о том, чтобы замужняя женщина впала в грех прелюбодеяния либо девица потеряла невинность. «Чудеса!» — как возгласил бы старик Гоменец. Надо полагать, за столько лет они сильно переменились.
Греки никогда не обходились без нововведений, поощряющих любострастие. Так, древние авторы полагают, что на Кипре прелестная и доброжелательная Венера, покровительница острова, ввела в обычай, чтобы девицы прогуливались по морскому берегу и доступностью собственного тела завлекали в свои сети будущих мужей — прохожих странников, рыбаков и моряков, каковые часто отклонялись от избранного пути и причаливали туда в поисках развлечений, щедро платили за них и уплывали, но некоторые сохраняли в сердце тоску по красавице и возвращались; таким путем пригожие девушки заполучали супругов — богатых и бедных, красивых и не слишком, знатных и худородных, вскорости или не слишком быстро, — по собственным статям и разумению.
Ныне нигде в христианском мире девицы ради уловления женихов не прогуливаются, подвергая свою белоснежную кожу и нежную плоть палящему зною и ночной прохладе, в слякоти и в пыли, — ибо такие занятия слишком утомительны и вредны, но отправляются в богатые летние шатры, в места гуляний и под роскошную сень парковых куртин, чтобы там принимать от обожателей и соискателей руки дары и знаки почтения, не платя никому пени. Я не имею в виду римских куртизанок — им-то платить приходится, — но особ рангом повыше. Бывает, что отцы, матери и братья не имеют забот о том, как скопить на богатое приданое, а сами подчас одолжаются у ожидающей замужества девицы; да к тому же собирают урожай титулов, должностей и почестей, коим обязаны только ей. Таковых я на своем веку повидал немало. А вот Ликург когда-то издал закон, по коему дочерей выдавали замуж без приданого, чтобы при заключении брака в расчет принималось не будущее богатство, а добродетели невесты. Но каковы были тогда добродетели? Ведь на веселых празднествах сии юные особы прилюдно пели и танцевали с молодыми людьми на торговых площадях и соревновались в борьбе; так о какой же добропорядочности здесь могла вестись речь? Отнюдь не своим добронравием зрелище женских прелестей и красивых телодвижений танцующих привлекало толпу; а еще более она распалялась, когда юнцы и девицы состязались между собою в борьбе, особенно ежели под конец, изнемогая от усталости, состязающиеся валились вперемешку, как сказано в латинской поговорке: «Illa sub, ille super; ille sub et illa super» (Она внизу, он наверху, она наверху, он внизу). И как после этого верить книгам, утверждающим, будто бы спартанские девы были исполнены достоинства? Думаю, здесь никакое целомудрие не устоит: поcле мелких дневных стычек начинались, должно быть, большие ночные любовные побоища. В подтверждение читаем у того же Плутарха, что помянутый Ликург разрешил тем, кто обладал красотой и силой, одалживать чужих жен — и перепахивать их, как добрую землю для будущего урожая; при том что не только старому и слабосильному мужу было позволено, по своему выбору, препоручать жену более молодому ухажеру, но и сама женщина имела право, по своему разумению и склонности, прибегать в этой работе к помощи ближайшего родственника своего благоверного, чтобы потомство, по крови, принадлежало тому же мужнину семейству. Но в таком законе, по крайней мере, есть некоторый резон; вот и у евреев в их уложении было нечто подобное о браках деверей и невесток. Однако наши христианнейшие Святые Отцы отменили подобные обычаи, хотя верховный понтифик и выдает подчас, по разным причинам, разрешения на браки между близкими родственниками. В Испании они очень часты, но каждый раз надобно разрешение Церкви.
Засим поговорим, но с елико возможной краткостью, о других вдовах, — а там и конец.
Есть особая порода вдовиц, не только не стремящихся к браку, но избегающих его, словно чумы; так, одна премилая собой благородная особа, наделенная немалым умом, ответила на мой вопрос, не угрожает ли ей еще раз своими сетями Гименей: «Судите сами, будет ли мечтать невольник или пират, даже самый негодный и ни к чему не способный, чтобы его вновь приковали к галерной скамье и дали в руки весло, если впереди у него замаячила свобода и ему уже не грозит корсарская плеть? Вот так же и я, пробыв долгие годы в мужнином рабстве, какого я должна быть о себе мнения, если снова дам заковать себя в кандалы, в то время как теперь я свободна и вольна делать то, что мне нравится?» Другую достойную даму, мою родственницу, я как-то, не обинуясь и не прибегая на басурманский манер к иносказаниям, спросил, не разбирает ли вновь ее охота к брачным узам. «Да нет, — поправила она меня. — Разбирает охота к прочному уду», имея в виду, что поименованный уд может принадлежать отнюдь не супругу, ибо, как гласит старая французская пословица, «любовь прилетает, а муж пригнетает»; меж тем как женщина, известно, — везде желанная гостья и повелительница, когда своему чувству хозяйка; по крайней мере, так говорит старинная мудрость — разумеется, имея в виду тех, кто хорош собой.
