Франсуа Керсоди - Уинстон Черчилль: Власть воображения
Но поскольку лицам, вершившим судьбу Британской империи, спиртометра не полагалось, наш подопечный мог спокойно поднимать тост за тостом в ожидании вечернего аперитива. Что до его стремления продолжить заниматься делами, то оно, как и его настроение, было подвержено колебаниям: после победы на выборах он заявил в личном разговоре, что уступит место своему альтер эго Антони Идену сразу же, как только восстановит привилегированные отношения с США; позже у него возник великий мираж встречи на высшем уровне со Сталиным, с которым только он мог справиться; потом были церемонии коронации в июне 1953 г., которыми он должен был руководить; когда Сталин скончался 5 марта того же года, кто еще, кроме Уинстона Черчилля, последнего выжившего из «Большой тройки», мог бы убедить Георгия Маленкова пойти на сотрудничество во имя мира?
Премьер-министр чувствовал себя еще более незаменимым, поскольку его дофин Антони Иден только что перенес две сложные операции и оставался в стороне от дел долгие месяцы; с этого момента, не думая об отставке, Черчилль с энтузиазмом исполнял обязанности министра иностранных дел сверх своих собственных. Обеспокоенному врачу он отвечал: «Я чувствую себя прекрасно, Чарлз. Все вокруг меня болеют. […] Антони [Идена] нет месяцами. […] Он хотел бы следить за работой Министерства иностранных дел, но я ему этого не позволю. Я не могу работать с больным человеком». В пятьдесят пять лет Идену приходилось заботиться о своем здоровье, тогда как Черчилль, которому было всего-то семьдесят восемь, собирался заменить его столь же легко, как и некстати. Так, выступая в парламенте, он заявил, что готов немедленно отправиться в Москву для встречи с советскими руководителями, не имея твердой программы, что заставило в Вашингтоне многих схватиться за сердце и едва не добило несчастного Идена еще до его третьей хирургической операции. По вопросу Суэцкого канала в тот самый момент, когда Министерство иностранных дел завязало диалог с новыми египетскими властями после низложения короля Фаруха I, Черчилль дал указание дипломатам проявить неуступчивость и усилить гарнизоны в зоне канала, что привело к провалу переговоров; когда в середине мая он принимал Конрада Аденауэра, канцлер был шокирован тем, с какой легкостью Уинстон относится к проблеме Германии и как невнимательно слушает своих собеседников. Аденауэр легко представил себе последствия, к которым мог привести этот «мастер на все руки», если бы добился желанной встречи на высшем уровне с советскими лидерами; несколько позже канцлер дал знать Министерству иностранных дел, что он был «в ужасе от политики премьер-министра»[244]. Лишь британская флегматичность помешала дипломатам Ее Величества ответить, что в этом он не одинок.
Какие же это все гадкие мелочи! В период с конца мая по 20 июня 1953 г. Уинстон Черчилль, только что награжденный орденом Подвязки, был рад оказаться в свете прожекторов, всем распоряжаться и все организовывать: он блистает на официальных церемониях, сверкает в парламенте, произносит превосходные речи на приемах, проводит заседания правительства, диктует важные телеграммы Министерства иностранных дел и лично наблюдает за подготовкой к церемонии коронации, принимает посла Турции, переписывается с Эйзенхауэром по вопросу англо-американской встречи на Бермудах; присутствует на коронации, председательствует на банкете в Ланкастер-Хаусе в честь королевы; ездит на дерби в Эпсом, чтобы посмотреть на забеги своих лошадей; возвращается в Чартвелл, узнает, что принцесса Маргарет хочет выйти замуж за разведенного человека, и благодаря вмешательству Клементины избегает повторения своей ошибки в очередной раз поспешить на помощь монаршей любви; на Даунинг-стрит проводит новые министерские совещания и вносит последние уточнения в план подготовки конференции на Бермудах, которая должна начаться через неделю; вечером 23 июня устраивает ужин в честь итальянского премьер-министра Альчиде де Гаспери, под занавес которого произносит блистательную импровизированную речь на тему завоевания Англии римскими легионами. Именно в конце этой вечеринки все полетело кувырком: пытаясь подняться со стула, Уинстон тяжело осел, не мог ни идти, ни четко изъясняться. У него только что случилось новое кровоизлияние в мозг.
Трудно поверить, но уже на следующее утро этот удивительный человек проводил заседание правительства, и коллеги не заметили ничего необычного, за исключением того, что он немного бледен и говорит меньше, чем всегда! Но все чудеса заканчиваются, и 25 июня его состояние серьезно ухудшается: левые рука и нога парализованы, как и левая сторона лица. Его с трудом убеждают уехать с Даунинг-стрит в Чартвелл; в пятницу, 26 июня, когда его дыхание стало затруднено, лорд Моран поделился с Колвиллом опасениями – он «не думает, что Уинстон переживет уик-энд». На этом этапе отставка казалась неизбежной… но она была решительно невозможна: его официальный преемник в тот самый момент находился на операционном столе в бостонском госпитале, где именитый хирург старался исправить последствия двух предшествующих операций. И тогда семья, медики и секретари сделали все необходимое, чтобы никто ничего не знал, за исключением королевы и нескольких ключевых членов правительства; лорд Солсбери взялся курировать иностранные дела, а Батлер – внутренние; медики же составили для прессы коммюнике, которое стало шедевром британского understatement [245]: «Премьер-министр нуждается в полном покое; мы порекомендовали ему отказаться от поездки на Бермуды и разгрузить свое расписание на период не меньше месяца».
Домашние сочли нужным пригласить Брендана Брэкена, лорда Бивербрука и лорда Кэмроуза – ближайших друзей премьер-министра; Клементина их не любила, но не следовало ничем пренебрегать, чтобы стимулировать знаменитого больного, и Рэндолф изрек, что пока «он еще силен духом, возможно любое чудо». И это верно: к исходу воскресенья его отец вместо вечного успокоения пошел на поправку, улучшение его состояния продолжалось следующие несколько дней: 30 июня в присутствии сэра Нормана Брука он говорил об Антверпене, демобилизации 1919 г. и шестом томе своих военных мемуаров. Вечером того же дня после ужина он решил встать – сверхчеловеческое усилие, всего несколько секунд в вертикальном положении, но он все-таки добился своего. «Это была замечательная демонстрация воли, – отметит сэр Норман. – Он был полон решимости поправиться».
В течение последующих недель Черчилль начал потихоньку ходить; он смотрел фильмы, читал множество романов, принимал много гостей, осмотрительно выпивал, часто говорил о смерти, но думал только о жизни, в первую очередь о жизни политической. 26 июня все ожидали немедленной отставки; 29-го о ней не могло быть и речи до октября; с 4 июля даже октябрь казался преждевременным: «Я сделаю то, что лучше послужит интересам моей страны. Обстоятельства могут убедить меня, что я не должен покидать свой пост…» На тот момент это была лишь бравада: Черчилль прекрасно знал, что его в любой момент ожидает новый приступ и, не восстановившись полностью, он не сможет выполнять серьезную работу; Сомс и Колвилл тайком принимали от его имени срочные решения. 18 августа он председательствовал на заседании кабинета, но лишь для сохранения видимости благополучия. Улучшения наступали медленно, усталость приходила намного быстрее, и Черчилль с удивлением открыл, что алкоголь, оказывается, может иметь негативные последствия; он никогда не боялся решительных мер и заявил своему врачу: «Я постараюсь принимать меньше спиртного, Чарлз. Я уже отказался от коньяка… Я заменил его на куантро». Но у героизма тоже есть границы, и ограничения не коснулись шампанского, белого вина, шерри, порто и виски, ну, а коньяк вернется из ссылки через два месяца. Впрочем, наш абстинент поставил самому себе крайний срок выздоровления – 10 октября, в этот день в Маргейте должен был состояться ежегодный съезд Консервативной партии. «В Маргейте, – сказал он лорду Морану, – я должен буду либо произвести речь, либо уйти!» Таковы были условия вызова: если он будет не в состоянии произнести речь или его неожиданно заставит замолчать новый приступ, он уступит свое место Антони Идену, ставшему к тому же членом семьи после женитьбы на Клариссе Черчилль в прошлом году. Если он выйдет из этого испытания победителем и покажет, что способен противостоять парламенту, то оживут все надежды, отставка будет отложена на неопределенный срок и он снова сможет посвятить себя дорогим его сердцу проектам – конференции на Бермудах, переговорам с руководителями СССР (они стали еще более необходимыми, поскольку СССР, в свою очередь, провел эксперимент с водородной бомбой) и сохранению империи (или того, что от нее осталось). Но разве все это не относилось к компетенции министра иностранных дел Идена, который вот-вот должен был вернуться к исполнению своих обязанностей? Да ладно вам! Бедняга Антони еще слишком слаб, чтобы заниматься такими вещами: «Он выглядел еще довольно слабым, когда пришел меня навестить, и показался мне каким-то подавленным». До чего же все-таки хлипкая эта молодежь!
