Дмитрий Янчевецкий - У стен недвижного Китая
В первые же дни моего пребывания в Мукдене я побывал в помещении наших войск и осмотрел его. Удивительно, как наши солдаты умеют быстро устраиваться. Когда я ходил по их жилищам, мне даже не верилось, чтобы это были китайские фанзы. Старого в них остались только стены. Везде уютно, светло. Бумажные окна заменены стеклянными, воздуху достаточно. Солдаты веселые и бодрые. Конечно, помещения нельзя было сравнивать с российскими казармами, но ведь надо было помнить, что всё это временное, приспособленное на скорую руку, и сравнительно на гроши. Ежели не ошибаюсь, то от казны разрешено было израсходовать, в общем, на устройство помещения что-то около полутора рубля на человека, что составляло на роту около трехсот рублей. Можно ли же многого и спрашивать при таких отпусках? Пища везде, где я ни попробовал, была прямо-таки отличная. Да ведь и не мудрено. Денег отпускалось много, а провизия была дешёвая, в особенности мясо. Зелени и овощей сколько угодно, и самой разнообразной.
Солдаты наши особенно тосковали о кислой квашеной капусте. Хоть какую ни на есть, а подай кислую. В этом случае невольно вспомнились слова Карамзина: «И дым отечества нам сладок и приятен»[22]. Это же самое явление я заметил еще в прошлом году в Гиринском гарнизоне. Там тоже были сетования, что нельзя достать кислой капусты. Некоторые же начальники частей умудрялись привозить с собой сотни пудов этого продукта. И, несмотря на то что, случалось, доро́гой кадки ломались, рассол стекал, капуста портилась, – все-таки ее ели с великим наслаждением и предпочитали прекрасной свежей китайской. То же самое происходило с крупой. У китайцев приготовляется из чумизы хорошая крупа, вкусом и цветом похожая на нашу пшенную, только мельче. Я ел ее с большой охотой. Солдат же наш отворачивался от нее. Подай ему непременно русскую пшенную! Часто крупу привозили плохого качества, но все-таки ее предпочитали самой лучшей местной китайской. А ведь надо только подумать, какой ценой обходилось здесь все русское!
Жизнь в Мукдене, как и вообще в Китае, начинается с восходом солнца. Китаец, как встанет, сейчас же принимается за еду. Ест несколько перемен кушаний, затем пьёт чай. Чуть свет, уже торговля открывается.
Мукден – старинный город, столица Южной Маньчжурии. В нем много интересных построек. В особенности интересны древние башни. Когда они строены и кем, – я, сколько ни спрашивал, ни от кого не мог добиться. А стоит только подойти к одной из них поближе и взглянуть, чтобы убедиться, сколько она стара. Одна такая стоит почти в центре города, восьмигранная, вышиной саженей 30. Снаружи обветрилась, все украшения с нее обвалились. Местами видны небольшие ниши, в которых стоят каменные изображения каких-то фигур, должно быть, святых. Затем видны надписи и разные другие фигуры, но всё это на такой высоте, что ни разобрать, ни сфотографировать невозможно. Ходил я, ходил вокруг этой башни, даже досада взяла, что ни от кого о ней нельзя ничего узнать. Дзянь-дзюня спрашивал, – и тот не знает.
Около этого времени я посетил главного ламу Мукденской провинции. Он жил в 3 верстах от города. Славный, добродушный старик, величайший хлебосол. У старика заболели глаза с полгода назад. Их лечил китайский доктор. И теперь дело дошло до того, что лама почти совершенно ослеп. Мы все снялись у него группой. Рядом с ламой стоит его молодой заместитель. На лесенке, у моих ног, расположился капитан Иванов, заведующий Мукденским дворцом, а на левом фланге – флигель-адъютант, лейтенант Бойсман.
Развалины дворца. Библиотека. Склады драгоценностей
Дня через три испросил я у дзянь-дзюня, через комиссара Квицинского, разрешения осмотреть старинный дворец в Мукдене. Отправился я туда в сопровождении целой компании наших офицеров и дам. Хотя они и давно живут здесь, но дворца не видали, так как осмотр его мог быть допущен только с разрешения высшего начальства.
Во дворце стояла караулом 2-я рота 1-го Его Величества Восточно-Сибирского стрелкового полка. Ротой командовал капитан Илья Ефимович Иванов, бравый, подвижной брюнет, лет 35. Он много читал, участвовал в нескольких стычках последней войны с Китаем и чрезвычайно интересно рассказывал. Жил в маленьком домике при входе во дворец. Прежде всего меня заинтересовал, у самых ворот дворца, какой-то камень с надписью и фигурами, обнесенный древней решеткой. Из расспросов оказалось, не знаю, насколько справедливо, что под этим камнем, на большой глубине, имеется колодезь. Так вот будто бы он тут бережется, как бы про запас. Вход во дворец и его кладовые были запечатаны, и ключ хранился у начальника штаба отряда, полковника Глинского. По распоряжению комиссара ключ уже накануне был доставлен капитану Иванову. Дзянь-дзюнь прислал для сопровождения меня двух чиновников и переводчика. И вот мы всей гурьбой направляемся в ворота.
Впереди всех, быстрой молодцеватой походкой, летит ротный фельдфебель с ключами, в шинели в рукава. Рыжий, усатый, с двумя Георгиями на груди. За ним несколько солдат. Трудно передать то настроение, которое я испытывал в это время. Потом, когда я досыта насмотрелся, то чувство это сгладилось. Его можно сравнить с тем состоянием, когда на столе подано множество отличных кушаний. Попробовал одно, другое, третье – всё вкусно, но уже больше есть не хочется, а кушанья, что дальше, то лучше. За фельдфебелем размашистым шагом выступал Иванов. Он по временам уверенным тоном командовал: «Возьми вправо! Отвори левую решетку! Где разводящий? Пускай сюда идут с печатью! Свечку взяли?» и т. д. Дело в том, что, после занятия Мукдена, дворец, во избежание расхищения драгоценностей, был опечатан и к нему приставлен наш караул.
День отличный, но морозный. Я пригласил с собою одного офицера, любителя-фотографа, есаула Кениге. Это был молодчина-казак, вершков 8 росту, брюнет с окладистой бородой. Он потом сопутствовал мне и в Пекин. Дворец состоял из нескольких зданий. Все они представляли обширные высокие залы, поддерживаемые раскрашенными и раззолоченными деревянными колоннами, аршин в поперечнике. Потолки тоже узорчатые, расписанные преимущественно синей и зеленой краской.
Капитан отворяет калиточку. Первые входят китайские чиновники, а за ними и мы гурьбой. Оказывается, под словом «дворец» надо было понимать множество построек, павильонов, беседочек, отделявшихся площадками и двориками. В настоящее время, к моему великому огорчению, все эти постройки были покрыты снегом. Вот мы приближаемся к высокому зданию. В него ведет широкая каменная лестница. Она разделена мраморной площадкой, подымающейся параллельно лестнице, с высеченным на ней драконом. Здание очень ветхое, крыша желтая, черепичная. По углам красуются драконы. Внутри здания нет никакой мебели. Минуем несколько дворов. Некоторые постройки уже совершенно обрушились и представляли из себя груды мусора. Другие же только отчасти завалились, и к ним опасно было подходить. На стенах, кое-где, блестели на солнце чудной красоты изразцы. Некоторые из них были очень красивы и настолько сохранились, что так и утащил бы их с собой. Под ногами, в снегу и грязи, валялось множество черепков от этих украшений.
