Владимир Герлах - Изменник
Смотрю на него с пола, от слабости не могу подняться и говорю: «Видите до чего мы дошли, а все почему? потому что не хотели вы меня слушать относительно этих коров! Подлоги заставляли меня делать!» Кричу на него! Сам не свой стал, а он улыбается своей кривой усмешкой, помогает мне подняться и говорит спокойно: «Я вам тогда говорил и теперь повторяю! Не бойтесь! Со мной не пропадете!» И в самом деле, через несколько допросов, бить уже перестали, меня выпустили и даже извинились за допущенную ошибку! Ведь во всем он признался, все на себя взял! что было и чего не было! И когда меня освободили, радовался больше меня… по плечу меня хлопнул и глазом моргнул: «Кто был прав, Бондаренко? Я, или вы?»
Жалко мне все-таки его стало, когда я свободный собрался уходить… получил я этот пропуск и прохожу мимо него! Сидит он на стуле… какой то старый стал… небритый и сутулый. Хотел его пожалеть на прощанье, а он как зыкнет на меня: «Не вам меня жалеть! Выкручусь я! Уходите и кланяйтесь от меня дяде Прохору, тете Мане и моей невесте! Скажите им, что я задержался, по непредвиденным от меня обстоятельствам! Прощайте!» Больше я его не видал! Пожил в городе неделю, узнал от переводчика, что Галанина все-таки арестовали и увезли куда то на суд… говорят, что его расстреляют, потому что у немцев на этот счет строго! Да… а все-таки жалко его! Хотя он был человек странный, но, в конце концов, неплохой!»
Холматов глубоко затянулся трубкой, так, что она засопела и захрипела: «Вот что, Павел! Вера работает у меня медсестрой! Она снова вернулась ко мне! теперь уже окончательно! Увидишь ее, не говори ей лучше ничего о Галанине! Все-таки может расстроиться! Что касается тети Мани и ее мужа они оба расстреляны немцами… многие погибли ни за что в К.! От К. мало что осталось! И тебе теперь самое лучшее все-таки туда отправиться! Мы там бываем часто! Будешь нашим связным! Это приказ!»
Через несколько дней, отправив под откос несколько немецких поездов, захватив два немецких танка и 12 грузовиков с продовольствием и боеприпасами, Холматов вышел из немецкого окружения и усиленными безостановочными маршами пришел снова в свое любимое убежище в К! район по реке Сони. Здесь дал отдых своим храбрым бойцам, похоронил умершего от ран Козлова и отправил в город Бондаренко… Его штаб и медпункт был в Озерном… Где синее озеро манило прохладой в июльские теплые ночи…
***С Верой Холматов встречался редко… избегал ее, чувствовал, что вблизи нее становился снова прежним Ваней, застенчивым и слабым. Если же по службе все-таки встречался с ней, говорил отрывисто и почти грубо, старался смотреть поверх ее головы или под ноги… так и сегодня… когда она ему сообщила, что медикаменты приходят к концу, начал на нее ворчать что она слишком неэкономно расходует перевязочный материал… Вера промолчала, улыбаясь посмотрела на своего сердитого командира, заговорила о другом: «Я хотела, товарищ Холматов, позвать вас к себе в гости! Мне моя хозяйка насобирала земляники, сахару я получила свою долю из трофейного, молоко тоже найдется! Придете?» Холматов хотел отказаться, упрекнуть ее за то, что она наедине, почему то назвала его на вы и Холматовым! Не Ваней… но не успел… она уже ушла, оставив после себя слабый запах своих золотых волос и тела! Подойдя к окну, он увидел у поворота пыльной улицы синенькое платье и туфли на босых загорелых ногах… пользуясь отдыхом, Вера оделась девушкой, сняв штаны и гимнастерку с сапогами…
Она много думала в последнее время, хотела подчинить своей воле непокорное тело. Наблюдала за Ваней! Многое заметила и о многом догадалась своим женским чутьем! Заставил ее окончательно решиться Козлов перед смертью! Умирал он долго и трудно! Немецкая пуля попала ему в живот и порвала кишки! За несколько часов перед смертью боли прошли и умирающий мог подумать о других людях, а не о своем страдающем теле… задержал слабым пожатием руки медсестру, строгими уже тускнеющими глазами смотрел на золотую голову склонившуюся к его лицу… говорить много уже не мог, чуть шептал губами: «Собрался я в далекую дорогу… рановато немного… да не мы это решаем! и вот теперь перед уходом… хочу вас просить… от своего имени и от имени всех бойцов! Пожалейте вы нашего дядю Ваню! Ведь вы сами видите, что ваша холодность ему вредит! Одновременно вредит нашему делу борьбы с оккупантами! Знаю, что вы не любите его… никого не любите! а вы постарайтесь! Вас не убудет, а увидите какое ему будет счастье и вдвое лучше будет нами командовать, голова сразу будет в порядке! Это ведь все чепуха! чепуха… послушай, о чем это я? да… ведь и я тебя любил и вот умираю и выходит что все было чепухой, чепухой…» Так с чепухой на синих губах и умер… после его похорон, Вера долго стояла над холмиком песчанкой земли недалеко от провалившейся могилы уже давно без креста Нины Сабуриной… Вспоминала слова Козлова и соглашалась рассудочно, что в самом деле, половая любовь была чепухой, но необходимой для здоровья и спокойствия Вани… Все равно, рано или поздно это будет! Так пусть же это будет сейчас, поскорее, что бы раз навсегда покончить с ее глупыми мечтаниями!
***За земляникой, когда уже стемнело, при свете немецкой стеариновой свечи вспоминали о совместной учебе в Минске, о том как она стала учительницей а он инженером! Вера интересовалась его работами по изобретениям… Ваня оживился, делился с ней своими планами и надеждами: «Да… я не бросил! Если тебе интересно, я покажу кое-какие последние чертежи…» Сбегал к себе, принес клочки серой оберточной бумаги, показывал замысловатые чертежи, расчеты, объяснял с гордостью, что он сделал в промежуток между боям… Смотря на его возбужденное лицо, Вера лукаво улыбалась: «Не верится мне что-то! пока война кончится, забудешь все, придется тебе снова поступать в Вуз, дядя Ваня!»
Вдруг посмотрела на часы и удивилась: «Уже одиннадцать, как время незаметно пролетело, милый!» — «Да заговорились! Твою хозяйку только беспокоим пора расходиться!» Старался не смотреть на Веру, которая сидела на лавке, заменяющей ей на ночь постель… удивился, когда Вера, вдруг задержала его руку, слушал и не верил своим ушам: «Я давно тебе хотела сказать! Это мне трудно, но надо! Вот что… хозяйки не будет дома всю ночь! Ты мужчина и не можешь без этого! Ты меня любишь и я тебя тоже… теперь уже по настоящему! Если ты окончательно выздоровел и меня не заразишь, я согласна быть с тобой! Иди ко мне!»
И было то, что хотел так долго и безнадежно Ваня! Было для нее все просто и обыкновенно! Конечно, это не было безумие, то безумие, с Галаниным, о котором она боялась думать. Нет! Это было просто исполнение обязанности, немного неприятной, неопрятной и стыдной, но не очень противной! И когда она почувствовала его жадные руки на своих бедрах, вздохнув подчинилась. Терпеливо дошла до конца в своем самопожертвовании! И в то время, когда он, счастливый и гордый целовал ее ноги, тихо перебирала его светлые волосы и чувствовала снисходительную нежность к этому славному и смешному другу! И страшно была рада, что исполнила свой долг перед ним, своим женихом и партизанами… Вдруг молнией пронеслась мысль о Галанине! Страшным усилием воли она ее прогнала и прижавшись всем телом к Ване, заснула! Оформить в Загсе их совместную жизнь решили отложить до конца войны, до победы, в которой оба не сомневались! Были ли они счастливы? Пожалуй, хотя об этом не задумывались. Не было времени и не хотелось думать о том, что их отвлекало от их настоящей жизни, посвященной борьбе с врагами. О Галанине не вспоминали… Холматов втайне от Веры надеялся, что он давно расстрелян!
