Василий Ершов - Летные дневники: часть первая
Спохватились... Да, тогда мы поняли, на чем мы летаем.
Стали держать скорость на глиссаде чуть больше, чтобы не упасть. Ну, а реверс так и включаем позже, чтобы не выкатиться в сторону.
А раз скорость больше, то появился на посадке старый этап выдерживания. То есть, все вернулось на круги своя: малый газ - и добирай на себя.
И со всем этим мы великолепно справляемся. И нет больше выкатываний, и очень редки грубые посадки. И люблю я свой строгий, но такой стремительный лайнер.
Хотелось поработать с дневником, но обстоятельства никак не позволяют. Во-первых, дело это интимное, мои и не подозревают, что я занимаюсь этой блажью - дневником. Во-вторых, нужен настрой. В-третьих, нужно время. А я без выходных уже тринадцатый день.
Надо не забыть мысли. О работе тангажом в полетах. Об усидчивости. О настрое на работу и нашей специфике в этом аспекте. О партсобрании.
Но это - потом. Сегодня у меня день наслаждений и тревог. Кстати, день рабочий. Поставили в план на перегонку самолета из Северного[64] в Емельяново. По установившейся традиции, я утром сразу позвонил: естественно, машина не готова, позванивайте.
И вот весь день сижу на телефоне. Два члена экипажа, имея телефоны, все же поехали на работу, не созвонившись; им пришлось провести день в гостинице, пока не отбили окончательно.
Наслаждения для меня начались еще вчера вечером. Несмотря на то, что в доме не жарко, днем было всего +14, я был рад, что наконец-то смогу поговорить с семейством, попить вместе чайку, короче - простые человеческие радости.
Между делом смотрели телевизор: показывали танцы народных коллективов. И вдруг меня радостно и сладко поразила одна фигура в азербайджанском танце. Обычно в кавказских танцах солирует один, остальные хлопают - это типичная фигура. А здесь вдруг мужчины и женщины образовали два тесных круга, стоя на одном колене, подняв руки вверх, - и в кругу мужчин, как и положено, самозабвенно отплясывала женщина, и мужчины, как и положено, тянулись к ней руками, хлопая в такт дробным ударам барабана. Но меня поразило, что в другом кругу - среди коленопреклоненных женщин - плясал гордый и счастливый мужчина. Меня пронзило острое, до слез, ощущение радости бытия, взаимосвязи и братства со всеми людьми. Это трудно объяснить. Скорее всего, тронуло откровенное, вопреки традициям, что ли, восхищение и преклонение женщин перед мужчиной. Мы-то привыкли по-европейски, наоборот.
И как-то, десятым чувством, дошло: мы все равны, все равно нужны друг другу, равно тоскуем друг без друга. Какой талант надо иметь народу, чтобы вот так просто донести до сердца эту вечную истину - в веками повторяющемся танце.
Сегодня с утра бросил все и стал читать "Витязя в барсовой шкуре" - впервые в жизни. Кроме откровенного наслаждения, пришла мысль: живуч великодержавный шовинизм... Мы и сейчас не особо жалуем детей солнечного Кавказа, по-видимому, за стремление легко, богато и красиво жить, за не нашу предприимчивость, за цены на рынке и т.п.
Но когда еще не родилось "Слово о полку Игореве", уже был "Витязь". Когда славяне еще только слезли с деревьев, у грузин уже была письменность, и дети Кавказа вовсю торговали на Великом шелковом пути.
Как жаль, что Пушкин еще не знал о Руставели. Какая поэзия... Чем-то напоминает Гомера, но - свое, самобытное.
А вчера Оксана посоветовала мне прочитать какой-то рассказ Чехова. Дочь советует отцу. Как это здорово!
И вот весь день: телефон - телевизор - телефон - книга - телефон, телефон... Это тревоги.
А по телевизору фильм о ночных летчицах, выступление народного хора - какие одухотворенные лица у поющих людей! Сейчас вот встреча с Илизаровым.
Я ценю такие дни, когда чувства обострены и все легко трогает за душу. Мне как пилоту это важно.
Сгорая, свети... Какие у него глаза ласковые.
18.12
Позавчера слетали в Иркутск. Есть такой дурацкий рейс: час туда, час назад. Впору бы летать на Як-40 или Ан-24, а лучше всего - на безнадежно отставшем в стадии освоения Як-42.
Второй пилот был новый: Петров. По условиям погоды я сам взлетал дома: была сильная болтанка. Не то слово "сильная". После взлета акселерометр зафиксировал максимальные перегрузки 1,6 и 0,3. Скорее всего, врет, сильно чувствительный. Но трепало хорошо. Загрузка была 70 человек, и мы с вертикальной 30 м/сек быстро выскочили из зоны ветровой болтанки.
В Иркутске заходил Виталий. Не очень чисто; правда, курсо-глиссадная[65] барахлила, директорные стрелки гуляли: видимо, борт зарулил в зону влияния системы, давая помехи. Когда увидели полосу, Виталий все равно разболтал машину, потом собрался, курс выдерживал, а по глиссаде мне пришлось ему подсказывать, даже чуть подправить. Видно, давненько не давали ему летать. Сел нормально.
Взлетал назад тоже он, в наборе неважно выдерживал скорость. Но мне некогда было присматриваться. Перед запуском нам подсказали, что Красноярск закрылся по видимости. Зная обстановку, я принял решение лететь. Как обычно, не дергаясь и не ища в эфире погоду, летели, зная, что это заряд, что, бог даст, к нашему прилету улучшится.
Летчики суеверны: никакой материализм не поможет, если подошел заряд. Только на бога и надежда: авось поможет.
Бог был. Вышли на связь - дали видимость 1500 при минимуме аэродрома 1400. Стали снижаться, дали нам заход с прямой.
Я берег силы для посадки и до 400 м пилотировал через автопилот. Болтать начало с 1300, мы снизились, и за 18 км все было готово. Заранее приняли решение заходить с закрылками на 28.
Метрам к ста трепало вовсю; самолет то проваливался, то кто-то невидимый сильно поддавал нам под зад. Зацепившись взглядом за торец, я попросил второго держаться за штурвал помягче, а сам взнуздал машину железными руками. Ветер был боковой, градусов под 60, метров 15, с порывами до... бог знает сколько, но сцепление давали 0,6. Мешали слегка поземок и вихри снега, это немного напоминало Норильск, только с болтанкой.
Вошли в зону вихрей, но полосу видно было хорошо. Запас скорости был, моя задача была - подвести пониже и реагировать на случайные крены. Это удалось; секунда, другая, все замерло в ожидании... кажется, чиркнуло... нет? Кажется, да. Чуть отдал от себя для проверки, сразу почувствовал: бежим. Остальное было делом техники. Быстро падала скорость, но поземок не давал истинного представления о темпе ее падения и вообще о движении самолета относительно полосы. Здесь важно не упустить перемещение фонарей: они истинны, а поземок мнимый.
Зарулили, сказал: "Спасибо, ребята!". Замерил пульс:100. Вот и все. Да еще ноги в конце пробега были напряжены, потом почувствовалось.
