Ги Бретон - От великого Конде до Короля-солнце
Этого оказалось достаточно.
Опомнившись, Людовик XIV поднялся с колен, вышел из комнаты без единого слова и поднялся к Мари, ожидавшей его с нетерпением. Она надеялась услышать, что отъезд в Бруаж отменяется, и была безутешна, когда король передал ей слова дяди.
— Вы любите меня, — говорила она, — вы король, но мне приходится уезжать!
В смятении Людовик XIV поклялся ей, что только она взойдет на французский трон, и они расстались в слезах.
* * *Через несколько дней — 22 июня 1659 года — Мари в сопровождении мадам де Венель и сестер Гортензии и Марии-Анны села в карету, которой предстояло отвезти ее на Атлантическое побережье. Король стоял у дверцы. По лицу его текли слезы, и он даже не пытался скрыть своего отчаяния.
Мари, рыдая, целовала ему руки. Наконец был отдан приказ трогаться, и все услышали, как пронзительно вскрикнула девушка. Вне себя от скорби, она повернулась к сестрам со словами:
— Я брошена! [33]
Король долго смотрел вслед карете, уносившей самую большую и, может быть, единственную любовь его жизни. Когда на дороге уже ничего нельзя было разглядеть, он с покрасневшими, полными слез глазами поднялся в свою карету и, как говорит нам мадам де Мотвиль, бывшая свидетельницей этой поразительной сцены, «сразу же уехал в Шантийи, где собирался провести несколько дней, чтобы прийти в себя…».
Естественно, между королем и Мари тут же завязалась почти ежедневная переписка. Кардиналу, который находился тогда в Сен-Жан-де-Лю и был занят подготовкой мирного договора, сообщила об этом мадам де Венель. Необычайно встревожившись, он написал королеве:
«Не могу выразить вам, как меня огорчает поведение конфидента [34], который не только не пытается излечиться от своей страсти, но и делает все возможное, чтобы ее усилить».
И поскольку собственный его роман с Анной Австрийской все еще продолжался, закончил письмо выражением благодарности «за ваши нежные чувства, навсегда запечатленные в моем сердце, которое устремляется с любовью, сравнимой только с ангельской»…
Между тем переписка между Бруажем и Лувром становилась все интенсивнее, и Мазарини счел себя обязанным воззвать к разуму короля:
«В посланиях из Парижа, Фландрии и других мест меня уверяют, что вас нельзя узнать после моего отъезда, но не из-за меня, а из-за кое-чего, что мне принадлежит; что вы принимаете на себя обязательства, которые помешают вам даровать мир всему христианскому миру и сделать счастливыми подданных вашего государства; что если вы даже согласитесь на брак во избежание пагубных потрясений, то особа, на которой вы женитесь, станет несчастной, будучи ни в чем не виновной. Говорят, вы постоянно сидите, запершись от всех, чтобы вам не мешали писать особе, которую вы любите, и что вы тратите на это больше времени, нежели на разговоры с ней, когда она еще была при дворе.
Я знаю, впрочем, что проявил излишнюю снисходительность, когда в ответ на ваши настоятельные просьбы разрешил вам осведомляться иногда о здоровье означенной особы и сообщать ей о своем; однако это превратилось в постоянный обмен письмами: вы пишете ей каждый день и каждый день получаете ответы, а когда случается пропуск за неимением гонца, следующий везет столько писем, сколько не было послано вовремя, что делает эту ситуацию скандальной и в довершение всего наносит ущерб как репутации означенной особы, так и моей собственной».
Наконец, Мазаринн затрагивает и ту тему, «которая не давала ему спать» во время переговоров с Испанией:
«Но и это еще не все. Из ответов сей особы на мои письма, в которых я самым дружеским образом пытался наставить ее на путь истинный, а также и из других посланий, пришедших ко мне из Ла-Рошели, я понял, что вы всемерно стараетесь укрепить ее в напрасных надеждах, обещая ей то, что не в силах исполнить ни одни человек вашего положения и что невозможно осуществить по многим причинам».
В самом деле, Людовик XIV по-прежнему уверял в каждом письме «свою королеву» (так он именовал Мари), что возложит на нее французскую корону…
В течение многих недель Мазарини, дело жизни которого оказалось под угрозой из-за чар Марии Манчини, без устали слал послание за посланием в надежде вразумить короля. Однажды, потеряв терпение, он даже пригрозил, что покинет Францию и вернется в Италию, если Людовик XIV откажется сочетаться браком с инфантой. Но король так страстно желал свою восхитительную итальяночку, что все увещевания кардинала пропадали втуне.
Естественно, положение Мазарини осложнялось еще и тем, что испанцы, для которых намерения короля не были секретом, периодически осведомлялись, не ведутся ли мирные переговоры для отвода глаз.
Однако кардинал, проявляя чудеса ловкости и изворотливости, упорно гнул свою линию. Направив к Филиппу IV официального посланника просить руки Марии-Терезии, он пригласил двор в Сен-Жан-де-Лю.
Людовик XIV, не желая портить отношения с Мазарини, согласился на встречу с испанцами, но при этом твердо решил вести себя с инфантой так же, как с Маргаритой Савойской. Вдобавок он потребовал сделать крюк в Вандею, чтобы увидеться с Мари.
Свидание состоялось в Сен-Жан-д'Анжели. Влюбленные бросились друг к другу с такой радостью, что все свидетели этой сцены были взволнованы, и король, томимый желанием, еще раз пообещал своей нежной подруге, что женится на ней и разорвет мирные переговоры с Испанией.
На следующий день он с легким сердцем отправился в путь, не подозревая, какие страдания готовит ему Мари, которая решилась на величайшую жертву во имя своей любви.
Зная в деталях о ходе переговоров с Испанией, девушка, столь же сведущая в политике, как в музыке и литературе, внезапно осознала, что страсть Людовика XIV может иметь самые роковые последствия для всего королевства. И 3 сентября она написала Мазарини, извещая его, что отказывается от короля.
Эта новость повергла Людовика XIV в отчаяние.
Он слал ей умоляющие письма, но ни на одно не получил ответа. В конце концов он велел отвезти к ней свою любимую собачку. У изгнанницы достало мужества и решимости, чтобы не поблагодарить короля за подарок, который, однако, доставил ей мучительную радость.
Тогда Людовик XIV подписал мирный договор с Испанией и дал согласие жениться на инфанте. В этот день праздничные колокола гремели по всему королевству, а в Бруаже Мари заливалась горючими слезами. «Я не могла не думать, — писала она в „Мемуарах“, — что дорогой ценой заплатила за мир, которому все так радовались, и никто не помнил, что король вряд ли женился бы на инфанте, если бы я не принесла себя в жертву»….
Жертва Марии Манчини позволила Мазарини довершить дело Ришелье. Могуществу испанских Габсбургов пришел конец; Франция получила Руссийон, Сердань, Артуа, а также несколько крепостей во Фландрии и Люксембурге.
