С. Южаков - Жан-Жак Руссо. Его жизнь и литературная деятельность
Сущность диссертации можно изложить в следующих немногих строках. Дижонская Академия спрашивает: «Содействовали ли науки и искусства улучшению или порче нравов?» Нельзя найти вопрос уместнее и важнее, ибо с ним связаны судьбы человечества, его счастье, добродетель, достоинство. Если мы обратимся к временам, когда науки и искусства еще не успели повлиять на нравы, что видим мы в этом естественном состоянии? Тогда люди были грубы, но искренни и правдивы. Различия диктовались природой. Теперь же все определяется общественным положением. Столкновение интересов уничтожило первобытную правдивость. Требования общежития все прикрыли лицемерной деликатностью. Люди перестали быть самими собой, стали обманчивы. Родилось взаимное недоверие, тайная вражда, клевета, разные пороки и преступления. Растление нравов есть удел цивилизованного общества. Сравнение состояния естественного и состояния цивилизованного (policè[7], как тогда принято было выражаться) обнаруживает, таким образом, контрасты не в пользу последнего.
В чем же причина этой перемены? История обнаруживает постоянную связь между упадком нравов и развитием просвещения. Египет, Греция, Рим призываются автором в свидетели этой связи. «Государства и их законы, – пишет Руссо, – обеспечивают безопасность и благосостояние людей, соединившихся под их властью. Науки же, литература и искусство, менее деспотические, но более могущественные, украшают гирляндами цветов цепи, наложенные на человека; заглушают чувство свободы, для которой он рожден природой; заставляют его любить рабство и создают существа, называемые цивилизованным человеком. Необходимость породила власть; науки и искусства ее утвердили». Китай, где наука так высоко ценится, есть клоака порока. Израиль никогда не знал науки. Спаситель доверил дело свое не ученым, а рыбакам и простолюдинам. «Главный источник зла, – пишет Руссо в ответ польскому королю Станиславу Понятовскому, выступившему с критикой его диссертации, – есть неравенство. Из неравенства возникают богатства… Из богатства родится роскошь и праздность. Искусства же порождаются роскошью, а науки – праздностью». Таким образом, строго говоря, Руссо считал просвещение фактором производным, как и пороки и порчу нравов. «Вот путь, – говорит он в конце первой части своей диссертации, – сообразно с которым роскошь, разложение нравов и рабство являлись всегда и всюду карой за горделивое стремление выйти из состояния счастливого неведения, в которое нас поставила предвечная мудрость». Эту идею, что основная причина зла – в неравенстве, возникшем между людьми, Руссо повторяет несколько раз в своей диссертации, но сама тема диссертации заставляла его сосредоточиваться на влиянии просвещения, которое он не однажды называл таким же последствием неравенства, как и роскошь, и порча нравов. Отделить, однако, эту взаимную зависимость просвещения и упадка нравов как двух плодов того же процесса дифференциации общества от зависимости, в которой просвещение являлось бы причиной, а упадок – следствием, никогда вполне не удалось Руссо. Понимая ясно, что коренная причина – в дифференциации общества, Руссо всегда отводил весьма большое значение в порче нравов и самому просвещению. И притом значение это он понимал обыкновенно как непосредственное влияние науки и искусства. Иногда, однако, он ясно видел некоторые звенья, соединяющие оба явления. «Другие, худшие последствия порождают искусства и науки, – пишет Руссо во второй части анализируемой диссертации, – такова роскошь, порожденная, подобно им, праздностью и тщеславием. Роскошь редко развивается без науки и искусств, а искусства и науки никогда не развиваются без нее. Я знал, что наша философия, всегда изобретательная по части оригинальных суждений, утверждает, вопреки опыту всех времен и народов, будто роскошь составляет благо государств. Но, даже пренебрегая осознанной всюду необходимостью законов против роскоши, решится ли кто-нибудь отрицать необходимость нравственности для прочности государств или несовместимость роскоши и нравственности? Пускай роскошь служит мерилом богатства! Пускай даже она содействует его росту! Что же следует из этого парадокса, столь характерного для нашего времени? И что станется с добродетелью, если должно будет искать обогащения какой бы то ни было ценой? Прежде политики говорили о добродетели и нравственности. Ныне они говорят о торговле и богатстве… Если им верить, человек оценивается государством по размерам его потребления. Таким образом сибарит стоит тридцати лакедемонян! Пусть вспомнят, однако, которая из этих двух республик, Сибарис или Спарта, погибла под ударами горсти восставших крестьян, а которая привела в трепет Азию!.. Небольшое племя горцев, ничего не имевших, кроме нескольких бараньих шкур, восстало против власти Австрии и одолело богатую и могущественную фамилию Бургундии (Габсбургов), которая заставляла дрожать перед собой властелинов Европы! Наконец, все могущество наследника Карла V, поддерживаемого всеми сокровищами Индии, разбилось о сопротивление горсти бедных рыбаков, промышлявших селедкой! Пусть наши политики на время оставят свои счеты и вычисления, чтобы поразмыслить над этими примерами, и пусть они запомнят раз навсегда, что можно все приобрести при помощи денег, кроме нравственности и граждан». Немного далее Руссо продолжает эту мысль: «Мы имеем физиков, математиков, химиков, астрономов, поэтов, музыкантов, живописцев. Мы не имеем граждан. А если они остались еще, рассеянные по нашим заброшенным деревням, то они там гибнут в нужде и презрении. Потому что именно в нужде, именно в презрении находятся у нас те, кто дает нам хлеб, кто кормит молоком наших детей».
По небольшим цитатам, мною приведенным, можно судить о силе этой страстной критики современного общества. Ничего подобного не было высказываемо до Руссо, и никогда – с такой силой красноречия. Руссо принадлежит к лучшим французским стилистам и притом совершенно оригинальным. Не тонкий сарказм Вольтера, не академическая речь Монтескье, не вдумчивая логика Дидро пленяли в изложении Руссо, а то, что французы называют le sublime[8]. Это чувство высокого проникает всю речь Руссо, облеченную вдобавок всегда в изящную форму, тонко и внимательно обработанную, и возвышенная красота изложения была первой причиной замечательного успеха книги, вышедшей в эпоху утонченного литературного вкуса. Дилетанты литературы восхищались талантом автора; молодое поколение, измученное унизительным упадком Франции при Людовике XV, – упадком внутренним и внешним, – прислушивалось к святая святых откровений пламенного автора. Страстная критика тогдашнего общественного строя была сделана автором во имя прошедшего. Другие сами могли то же повторить во имя будущего. И не в апологии природного состояния, а в протесте против современного состояния скрывалось могучее влияние новых идей на умы. Неравенство, роскошь, рабство выставлялись как бедствия настоящего; равенство, простота, свобода – как блага прошедшего. Руссо не говорил, что они должны стать вместе с тем идеалами будущего. За него досказали это его читатели.
