Юрий Дмитриев - Необыкновенный охотник (Брем)
Это произошло во время первого путешествия из Каира в Хартум. Однажды он подстрелил редкий вид орлана. Птица упала в воду, и ее стало быстро уносить течение. Брем попросил сидевшего на берегу араба, который, как и все местные жители, был отличным пловцом, достать птицу. Но тот категорически отказался. Альфред пообещал щедрое вознаграждение — не подействовало: араб ответил, что не полезет сейчас в воду даже за все сокровища мира. И объяснил, что тут свирепствуют крокодилы. Брем не поверил. Оглядев реку и не увидав ничего подозрительного, он разделся и вошел в воду. И тотчас же услышал предупреждающий крик наблюдавшего за ним араба. Альфред поднял голову и увидел стремительно плывшего от противоположного берега огромного крокодила. Река была широкая, Альфред только вошел в воду, и все-таки он еле успел выбраться на берег. Крокодилу пришлось довольствоваться лишь подстреленной Бремом птицей.
Местные жители боялись и ненавидели крокодилов. А ведь так было не всегда. В Древнем Египте — и Шмидт об этом тоже говорил на лекции — крокодил считался священным животным. В низовьях Нила появлялось множество крокодилов во время разлива реки. Вода поила жаждущую землю, ил, который приносила вода, удобрял ее. Люди радовались — будет урожай. И крокодилы, как и ибисы, казались им посланниками богов — ведь они приходили с водой, которую посылали щедрые боги.
Культ крокодилов в Древнем Египте был так велик, что для них сооружались специальные мраморные бассейны. Священный крокодил, живший в таком бассейне, имел специальных прислужников и своих собственных жрецов, лапы его были украшены драгоценными браслетами, кормили его отборной пищей, ему приносили жертвы — раз в год в бассейн на съедение крокодилу бросали одну из самых красивых девушек города.
Шмидт рассказывал об этом так, будто сам видел священных крокодилов, плавающих в мраморных бассейнах. А Альфред вспоминал свое посещение пещер, в которых покоились мумии этих животных.
Брем и его спутники с трудом протискивались в узкие лазы, ползли на животе, проходили через большие залы, снова ползли, пока наконец не очутились в подземном сводчатом зале. Тысячи крокодилов, точнее мумий крокодилов, были захоронены здесь. Они пролежали много веков, завернутые в холст и пальмовые листья. Холст и листья давно истлели, но большинство мумий были целы…
Но ни Шмидт, ни другие профессора, которые тоже выделяли Брема среди других студентов, даже предположить не могли, чем занимался он долгими зимними вечерами в своей комнате, где, нахохлившись, спали птицы, дремала на кровати хозяина обезьянка и, свернувшись в клубок у его ног, лежал ихневмон.
Брем пока никому не говорил об этом. Если же кто-то заставал его склонившимся над рукописью, считали, что Альфред пишет очередную статью о птицах в один из орнитологических журналов, где сотрудничал.
Да, Альфред Брем действительно уже в студенческие годы писал статьи в специальные журналы. Но статьи занимали немного времени. Основным же для Альфреда в это время была книга. Пожалуй, он и сам не знал, не помнил, когда решил описать свои путешествия по Африке. Может быть, еще в Рентендорфе, готовясь в университет, может быть, уже тут, в Иене, слушая лекции по зоологии и географии. Но чем больше он думал о книге, тем тверже приходил к убеждению: надо ее написать.
Он достал дневники, записи, которые вел во время путешествия. Правда, вел записи он нерегулярно, иногда не было времени, часто не было возможности. Однако все события были еще очень свежи в памяти. И Альфред начал писать.
И снова — день за днем, месяц за месяцем проходило перед ним недавнее прошлое. Будто снова пережил он разлуку с родиной и почувствовал, как гулко бьется его сердце, когда он ступил на землю Африки. Снова поплыл он по Нилу, снова увидал одно из чудес света — пирамиды и грязные улочки Хартума. И опять бродил он по таинственным африканским лесам, заново переживал минуты смертельной опасности, спасаясь от разъяренного бегемота, на которого случайно наткнулся во время охоты. А то вдруг вставали перед Бремом удивленные глаза газели, ее умный взгляд, которым провожала она караван, идущий через пустыню. Стройная, быстрая, добрая, она подходит совсем близко, будто знает, что люди не причинят ей вреда. Но вот что-то все-таки показалось ей подозрительным. Она быстро делает несколько прыжков, с легкостью перескакивает через большие камни или кусты и снова стоит как вкопанная, весело, радостно поводя своими чудными глазами.
Часто откладывал он перо и подолгу сидел, глубоко задумавшись. Да, конечно, он — естествоиспытатель, его основная цель, цель этой книги — рассказать о природе Африки. И все-таки он не имеет права умолчать и о другом.
Он вспомнил, как однажды, заблудившись в степи, встретил двух негров и попросил их показать дорогу до ближайшего селения. Негры категорически отказались. Положение у Брема и его спутников было безвыходным, и они «взяли в плен» одного из них. «Пленный» негр указал дорогу, был вознагражден и отпущен. Но едва усталые путешественники заснули, как услышали громкий шум и в хижину с криком «Вот они, бандиты!» ворвалась толпа вооруженных негров. Если бы недоразумение не выяснилось очень быстро, негры растерзали бы и Альфреда и барона. Как потом узнал Брем, второй негр решил, что работорговцы увели его товарища.
Работорговцы…
Барон возмущался, негодовал, даже грозил неграм, осмелившимся напасть на него, самого барона фон Мюллера. Но Альфред хорошо понимал этих людей. Еще бы! Он сам видел, как торговали людьми на рынках Хартума, как осматривали, ощупывали, разглядывали их, словно скот. Впрочем, скот на том рынке стоил дороже, чем человек.
Альфред вспомнил страшный день — 12 января 1848 года. Он никогда не забудет его. В течение многих недель преследовала Альфреда эта ужасная картина. Нет, он должен, обязан написать.
И перо снова быстро забегало по бумаге:
«Перед правительственными зданиями в Хартуме сидели на земле в кружке более шестидесяти мужчин и женщин. Все мужчины были скованы, но женщины не носили уз. Между ними на четвереньках ползали дети. Несчастные без слез, без жалоб лежали под палящими лучами солнца, устремив на землю безжизненный, словно окаменевший, но бесконечно жалобный взгляд. Кровь сочилась из ран мужчин, и ни один врач не оказывал им помощи; лишь раскаленная земля служила для того, чтобы унимать кровь; они питались той же пищей, которой насыщались верблюды… Вот перед нами больная мать со своим истомленным грудным ребенком! Со слезами на глазах смотрит она на приползшего к ней на четвереньках ребенка; он тянется к материнской груди, но в ней нет уже более молока».
