Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский
Петр Петрович намерен исследовать направление и высоту Тянь-Шаня. Он думает определить высоты его горных проходов, снежной линии, вертикальное распределение растительности. Он хочет убедиться в вулканическом происхождении Небесных гор и узнать, существуют ли в них ледники. История восточных народов также интересует его.
Глава 5
ОТ ПЕТЕРБУРГА ДО ИРТЫША
Весной 1856 года Семенов отправился в путешествие.
Позади остались Москва, Нижний, Казань. Большой сибирский тракт вилял между уральских увалов, перепрыгивал через шумливые речушки, крутился в зеленых рощах. Прочный, работы казанских мастеров, тарантас поскрипывал в дорожных колеях.
Семенов с интересом поглядывал на плоские гранитные скалы, обросшие соснами, наслаждался прозрачной водой лесных родников, слушал звонкое кукование кукушки. После петербургской сутолоки, бесконечных сборов он словно отдыхал на старом сибирском тракте.
Наконец-то для него наступила пора наблюдений, исследований, обобщений. Страдная пора сбора коллекций, гербариев, научных фактов.
Волнующая пора неожиданных встреч, загадок, тайн природы, без которых не может жить исследователь. Пора дорожных записок, дневников, документов.
Ему захотелось узнать как можно полнее о местах, через которые он проезжал. А для этого надо наблюдать, наблюдать!
И он наблюдает, записывает, сравнивает. «Мы переехали, наконец, во всю ширину Уральский хребет. С радостью геолога я встретил выходы сначала твердых горных осадочных пород, приподнятых и прорванных кристаллическими; затем явились обнажения и этих последних, а именно гранитов и диоритов».
Он задержался у пограничного столба, разграничивающего два материка. На одной стороне столба было начертано: «Европа», на другой: «Азия». Эта искусственная граница вызывала в нем множество мыслей. Главная из них долго не покидала Петра Петровича: «Уральский хребет не разъединяет, а устанавливает тесную неразрывную связь между Европой и Азией».
В Екатеринбурге он познакомился с горной промышленностью, осмотрел фабрику уральских самоцветов и тронулся дальше. Он спешил в Омск, откуда, собственно, и начнется его путешествие к Небесным горам.
Уральские горы становились зелеными холмами: «Твердые осадочные породы ушли окончательно под наносы». В хвойных лесах забелели березы, появились легкиe, в мягкой пахучей, почти синей хвое лиственницы. 3а Шадринском началась сибирская низменность — самая огромная в Старом свете. Абсолютная высота ее, начиная от последних уральских до первых алтайских предгорий, не превышает двухсот метров.
Пристально приглядывался Петр Петрович к весеннемy великолепию равнины, пытаясь найти характерные приметы сибирской флоры. «Никакого резкого перехода от типичной растительности, одевающей весною славянскую равнину от Силезии до Урала, не оказалось».
Вокруг него покачивались пушистые светло-лиловые ветреницы, или сон-трава. Переливался золотом горицвет. Густо синела лазуревая медуница.
Огромные созвездия одних и тех же цветов придавали неповторимую окраску сибирской равнине. Ясной, как бы невесомой ночью он переправился через Тобол и уже не останавливался на почтовых станциях. Сибирские ямщики на тройках везли его, передавая друг другу. Петр Петрович делал по четыреста верст в сутки.
Сибирские крестьяне, не знавшие крепостной зависимости, легко и свободно выкладывали свою душу в разговорах. Петр Петрович пользовался остановками в селах, чтобы познакомиться с бытом и жизнью.
Избы в селах поражали его своими размерами, кондовой добротностью, красотой. Все они крыты тесом, построены в два этажа. Простор во всем — характерная черта сибирского крестьянства. Простор в доме, в поле, на пастбищах. Сибиряк брал земли сколько хотел, хозяйничал на ней как хотел. Расчищал целинные земли, устраивал заимки, бил дорогого зверя, ловил ценную рыбу.
Сибиряки жили сытно: говядина, домашняя птица и дичь, рыба и молоко — постоянная ежедневная пища мужика-старожила. Петра Петровича угощали знаменитыми сибирскими пельменями. Когда же он рассказывал, что в Рязанской губернии на мужичий двор приходится по одному тулупу, сибиряки не хотели верить.
Особенно интересной, почти несокрушимой казалась ему крепость общинного союза сибирских крестьян. Он не видел кулацкого засилья, не придавал большого значения лихоимству и произволу царских чиновников. Петр Петрович думал: «Как ни лихоимочны были сибирские чиновники, составляющие отбросы русской бюрократии, сильные общины с успехом выдерживали с ними борьбу».
Майским утром Петр Петрович добрался до Ишима. Река разлилась на восемь верст, переправа оказалась и опасной и долгой. «Раза четыре садились мы на мель в мелководных разливах, но, наконец, порыв ветра нанес нас на гриву… Волнение сделало наше положение критическим, и наша лодка могла быть опрокинутой, если бы гребцам, бросившимся в воду, не удалось продвинуть лодку через гриву…»
Грязный, мокрый с ног до головы Семенов облегченно вздохнул лишь на крутом уступе. Прибрежные пески, чуть одетые дерном, ивовые кустарники в мелкой листве — и опять необозримая сибирская равнина. Но уже позабыта опасная переправа через Ишим. Потому позабыта, что он увидел «красивую обширную заросль чисто азиатской растительной формы, покрывавшую большое пространство своим золотым покровом. Растение это — открытая и описанная впервые великим Палласом форма касатика».
На ишимских берегах он пополнил свой гербарий. Путешествие продолжалось. Мимо тарантаса медленно проползала степь.
Березовые колки шумели под теплым ветром. Луга переливались золотым касатиком, бледными с желтизной цветами мытика, высоким красным медовиком. Стоячие воды озер слепо мерцали. А по степи, по озерам пестрели неисчислимые птичьи стаи.
Дикие утки важно ходили по грязной дороге, лениво поднимаясь из-под колес тарантаса. Дупеля и бекасы выпархивали из луговых трав, косяки гусей проплывали над головой. Серпоклювые кулики вились над степью, журавли бились с кречетом в двух шагах от дороги. И все это пернатое царство гоготало, крякало, стонало, свистело, поражая Петра Петровича неистовой силой жизни.
1 июня он увидел Иртыш.
Колоссальная сибирская река уже входила в свои берега. Разлив спадал. Переправа прошла значительно легче, чем думал Петр Петрович. Вечером тарантас уже тащился по пыльным улицам Омска — столицы Западной Сибири и Семиреченского края. Наутро Семенову предстояло свидание с омским генерал-губернатором Гасфортом.
Петр Петрович еще по дороге наслышался всякой всячины о всесильном хозяине Западной Сибири и Семиречья. О нем говорили противоречиво. Гасфорт — оригинал и самодур. Недюжинная личность. Невежда. Выдающийся полководец. Завистник и покровитель наук, завоеватель киргизов и самовлюбленный тупица.
