Вячеслав Пальман - Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые
— Не в первый раз. Бдительность и еще раз бдительность! Теперь придется объяснительную писать. Дело… Как Александр Федорович?
— Трудно ему без тебя. Все спрашивал — когда вернешься. Он от зари до зари на ногах. Я как-то походил с ним с самого утра и до вечера.
Удивительно, как умело он настраивает на работу людей, как подымает дух человеческий. Потому что сам любит дело и другим старается внушить эту любовь. И как противен ему дух подозрительности, который постоянно исходит от местного райотдела НКВД — прежде всего там, где возникает что-то новое, интересное. Сами того не понимая, Тришкин и его команда выходят «на охоту» за каждым чем-то выделяющимся человеком, вольным или заключенным, только потому, что любые поиски кажутся им опасным явлением, способным поколебать нынешний строй жизни: «от и до, никуда дальше».
Эта мысль давно не давала покоя Морозову; испытал давление и на себе, понимал, что Тришкин не оставит его в покое, как и Хорошева. И все-таки не собирался стать таким — «от и до» — исполнителем приказов. Противно.
Совхоз разрастался. Строили третий тепличный блок. Нашлись мастера в лагере, которым поручили создать большой засольный цех для квашения капусты — со всей возможной механизацией. В любой новизне агрономы находили удовлетворение, выход инициативе, работа в совхозе имела целью улучшить питание в поселках и лагерях, пусть не всем, пусть не до конца, но все же…
Опять удалось привлечь к работе двух ученых со страшными буквами — статьями Особого совещания — и наладить изыскания на новых землях. Ведь «ЧП» с трактором могло повториться и на нови, только что освоенной совхозом. Опять поставили палатку на старом месте, ученые жили в ней круглые сутки, вели таблицы изменения температур — на разных глубинах, в разных местах. Они обнаружили еще два очага чистого льда, погребенного под наносами. И одним этим оправдали свои обязанности и свой хлеб.
При обходе полей Хорошев привел капитана Сапатова к одной из раскопанных ледяных линз и сказал:
— Здесь можно утопить три трактора. Видите, какая глубина?
— Кто нашел? — строго спросил начальник совхоза и приоткрыл рот, как всегда в неожиданных ситуациях.
— Наши ученые, которых взяли из последнего этапа. Знатоки земли.
Он заглянул в палатку, задал несколько вопросов, увидел бедный скарб, истощенные лица двух зеков и, кажется, что-то в его душе стронулось. Ничего не сказал, но на другой день их вызвали в лагерь и там выдали белье, новые бушлаты, одеяла и кое-какие продукты. Даже сапоги. В Севвостлаге сапогами пользовались только охранники и привилегированные блатари.
Вот тогда Морозов и сказал этим ученым:
— Готовьте свою палатку для зимовки в ней. Раз начальник раздобрился, мы поверили в возможность составить годовой цикл почвенной температуры и водного баланса на огородах. Словом, утепляйте, как можно. И о лагере пока забудьте.
Едва ли не через месяц, уже по холодам, к этой утепленной палатке, конечно, в ночное время, прибыл майор Тришкин и три его опричника. Они подняли ученых, приказали одеться, обыскали, перевернули всю палатку и безо всяких разговоров отправили их в камеру тюрьмы при райотделе НКВД. Там им учинили допрос — кто и почему освободил их от предписанного режима, тут же переодели в тряпье и с угрозой дополнительного срока отправили под конвоем в пересыльный лагерь за рекой. Оттуда была одна дорога — на прииск.
Хорошев и Морозов пришли к зданию управления задолго до появления начальства, ждали в подъезде. Первым подъехал Нагорнов и, увидев агрономов, заулыбался: только вчера генерал Комаров в разговоре с ним похвалил подполковника за дела совхозные. По этой причине Нагорнов был в состоянии несколько благодушном и встретил посетителей по-дружески.
— Раненько вы, товарищи агрономы. Ну, пошли…
Через несколько минут, выслушав жалобу Хорошева, разозленный самоуправством майора, он схватил телефонную трубку и, начав с елейных слов о здоровье майора, вдруг обрушил на него такой отборный мат, что агрономы потупились, опустив глаза. Властный чекист на том конце провода услышал, что совхоз исполняет приказ генерала Комарова и самого комиссара Никишова о получении продуктов на месте, а он, муд-дак, ставит совхозу палки в колеса. «Тебе лишь бы инструкция, статья-срок, тебе в башку не придет, что надо использовать знания людей для нашего деда, а за огурцами присылаешь, будто в свой огород…». Тришкин оправдывался, но Нагорнов привык, чтобы его слушали и отвечали: «есть!». Он заявил майору о его несоответствии, о чем и доложит начальнику секретно-политического отдела, и вообще «кто хочет работать со мной, тот должен советоваться и получать добро, не то…».
— Немедленно исправь свою дурацкую ошибку. Люди эти нужны совхозу и никакие твои доводы, понял?..
— Над-до же, — сказах Нагорнов, положив трубку и как обычно заикаясь в раздражении, — с самого утра испортил мне настроение. Скажите Сапатову, чтобы позвонил мне и доложил о возвращении ученых. Все. Идите. Больше он к вам носу не сунет.
Шли по дороге в совхоз молча, пока не освободились от впечатлений кабинетного разговора.
— Нажили мы себе врага, — вот первое, что произнес Хорошев. — Ведь отыграется…
— Во всяком случае, не скоро сунется к нам в огород, — и Сергей засмеялся. — А хорош он, этот Тришкин! Вот в таких ситуациях и познается человек.
— Вы ему льстите, Сергей Иванович. Человек? Да в нем ни капли человеческого уже нет. Лишите его погонов — босяк, не больше. Из тех людских слоев, что поднялись наверх в тридцатых… Ненавидят всякого думающего. Мы с вами несчастливо попали в годы, когда мыслящие люди были едва ли не целиком зачислены в недруги власти. Смотрите, кто в лагере… Впрочем, это уже отвлеченный разговор. Вы проследите, чтобы наши почвоведы не оставались долго в лагере.
Идти на вахту Сергею не пришлось. Двух испуганных, недоумевающих седоголовых докторов наук конвоир привел на агробазу и ушел.
— Трагедийная ночь, — слабо проговорил один из них. — Шекспировские страсти по-лагерному. Куда нам теперь?
— Идите к себе в палатку. Харчи вам привезут. Потом поговорим, постарайтесь успокоиться. Недоразумение.
— Жаль одежду и сапоги, — вздохнул его коллега. — Теперь не сыщешь.
2
Шел последний месяц сорокового года.
Немногие люди из высшего эшелона Дальстроя получали более или менее достоверные сведения о событиях, которые происходили в стране и в мире. Вольнонаемные специалисты черпали скудные обрывки слухов и статьи из газеты «Советская Колыма», где информация была тщательно отобрана. Кое-что доходило до Морозова из аэропорта, где работал его друг — радист. Знали, что в Европе будет война, что исчезла на карте Чехословакия, поделена Польша, что Россия прибавилась старыми своими землями в Прибалтике, что Франция понесла тяжкий урон, немцы в Париже, в Компьенском лесу подписан позорный мир, что Англия воюет, с обычным британским упорством наращивает сопротивление фашистам, которые сильно бомбят английские города.
