Говард Маркс - Господин Ганджубас
В первый день выпускных экзаменов меня отнесли в зал и усадили за стол так, чтобы больная нога оставалась в горизонтальном положении. Я продрался через первые три работы, но не был уверен, не напортачил ли там. Боль неожиданно спала, и следующие три работы дались мне гораздо легче.
Вскоре после этого мы все отправились по домам. Через несколько недель меня вызвали на устный экзамен, который обычно использовался для разрешения спорных случаев. Мне не сказали, какую границу я перешагивал.
В это самое время моя шестнадцатилетняя сестра попала под машину в Стратфорде-на-Эйвоне, где проводила каникулы с родителями. Когда отец увидел, как она лежит на улице, истекая кровью, вся вера в Бога, которая у него была, исчезла в тот же миг. Линда выжила, но находилась в критическом состоянии. Только чудо могло снова поставить ее на ноги. Я примчался из Уэльса к ее кровати в больнице Уорик и горько плакал при виде хрупкого израненного тела. Ни родители, ни я так никогда и не оправились от отчаяния и печали, которые пытали нас в то лето 1967 года. Ничто не ранит сильнее боли того, кого любишь. Моя сестра выкарабкалась. Наплевав на прогнозы, после нескольких месяцев на костылях начала ходить. Она вынесла свое испытание с честью.
В экзаменационных аудиториях вывесили результаты испытаний. Я заработал четверки и был счастлив. Илзе и Джулиан тоже получили четверки. Странно, но в том году ни один студент-физик не сдал экзамены на «отлично». От этого мое довольно заурядное достижение казалось более впечатляющим. Наверное, я был единственным физиком — выпускником Баллиола, который радовался четверкам. Я был доволен, что вовремя спохватился. И лелеял надежду, что больше не свихнусь.
МИСТЕР МАРКС
Оглядываясь назад, я нахожу забавным, что стал примерным (на какое-то время), когда Англия сделалась средоточием культуры шестидесятых. Смертную казнь отменили, расовая дискриминация была объявлена незаконной, в моду вошли мини-юбки, к сексу стали относиться лояльно, поэты курили наркотики, а Дилан отыграл концерт на электрогитаре в Алберт-Холле. Карнаби-стрит и Кингз-роуд сделались мировыми центрами моды, а Твигги — супермоделью. Мик Джаггер при помощи газеты «Тайме» снял с себя обвинения в причастности к наркобизнесу. Студенты, в особенности из Лондонской школы экономики, обрели вес в обществе. Тысячи людей выступали против войны и за легализацию марихуаны. Герцог Бедфордский устроил фестиваль детей-цветов в Вубернском аббатстве15. Миром правила британская музыка. Многие выдающиеся личности прошли через мою оксфордскую комнату. Некоторые выкурили там свой первый косяк. Вместо того чтобы тянуться за ними, я решил преподавать физику.
Илзе, что не менее странно, надумала стать преподавателем английского языка. Нас обоих зачислили в аспирантуру Лондонского университета на отделение педагогики. Предполагалось, что впоследствии мы будем вкладывать знания в чужие головы. Мы поселились в просторной квартире в Ноттинг-Хилл. Первый семестр был очень простым, и все свободное время я посвящал чтению. Одной из первых прочел «Историю западной философии» Бертрана Рассела. За всю жизнь я не читал ничего интереснее. Затем настал черед Платона, Аристотеля, Лукреция, Локка, Беркли, Юма, Фомы Аквинского, Лейбница и Спинозы. Это чтение надолго пробудило во мне интерес к истории философии. Я вдруг понял, что впустую провел время в Оксфорде, и страстно желал туда вернуться. Я написал в приемную комиссию, был приглашен на собеседование и принят в аспирантуру.
В конце декабря 1967 года мы с Илзе поженились в Уэльсе. До сих пор не понимаю, зачем мы сделали такой непрактичный шаг. Заводить детей не планировали. Денег не имели. Илзе ожидало место учительницы начальных классов с низкой зарплатой, меня вообще бог знает что. Наш медовый месяц свелся к одной ночи в маленькой гостиничке «Огмор-у-моря».
Среди прочих свадебных подарков мы получили доску для игры в го и увлеклись. Эта японская игра, которой почти полторы тысячи лет, требует стратегического склада ума и терпения. Число ходов бесконечно, а правила и фигуры настолько просты, что в нее могут играть даже дети. Мы с Илзе умели играть в шахматы, но го нам нравилось больше. Казалось, что оперируешь самыми простыми структурами жизни и мысли.
Мне ужасно надоело изучать педагогику. К тому же я, хоть и вел праведную жизнь, не отказался ни от длинных волос, ни от привычки одеваться как хиппи, за что меня постоянно корили преподаватели. Я оставил аспирантуру и, естественно, лишился стипендии. Чтобы свести концы с концами, устроился преподавать в лондонский колледж, а по вечерам занимался репетиторством. Я подружился с одним из своих молодых коллег, уэльсцем по имени Дай. Мы выпивали в заведении «Принцесса-цесаревна» на Херефорд-роуд, любимом местечке чернокожих музыкантов и танцоров из Южной Африки, с которыми я тоже сблизился.
Некоторые из моих друзей-студентов также переехали в Лондон. Одним из них был Грэм Плинстон, на год меня младше, который, запасшись коноплей и гашишем, часто навещал меня в Баллиоле в 1966 году, прежде чем обосновался в хипповской общине между Оксфордом и Вудстоком. Полиция обнаружила у него ЛСД. Грэма оштрафовали на пятьдесят фунтов и отчислили на год из университета.
Забавно, но Грэм, как и я, недавно пристрастился к игре в го и пригласил меня сыграть партию. В Лондоне было много хипповских притонов, но квартирка Грэма на Ланздаун-Креснт оказалась дорогостоящим притоном: напольные кальяны, длинные восточные халаты на деревянных гвоздях, бесценный фарфор на полках, масса косметики в ванной комнате и куча модных прибамбасов по углам. Как будто здесь жил рок-певец.
Грэм достал доску для игры в го, поставил Rolling Stones, пластинку Their Satanic Majesties Request, и протянул мне липкий кусочек ароматного афганского гашиша. Я взял не задумываясь, свернул косяк и сразу принялся за дело. Следующие двадцать два года я курил гашиш каждый день.
Еще один оксфордский приятель, Хамфри Вейтман, заявился ко мне на Вестбурн-Гроув, чтобы оставить на сохранение дорогую стереосистему с огромной коллекцией пластинок. Мы установили ее, свернули несколько косяков и поставили самые свежие альбомы. Было круто. Мы начали расслабляться.
Мы с Илзе всегда радовались гостям, и теперь, когда у нас появилась стереосистема и афганский гашиш, наша квартира быстро стала таким же тусовочным местом, как комната в Баллиоле или дом на Парадайз-сквер. По вечерам и в выходные к нам стекалась масса народу. В углу мы с Грэмом играли в го, остальные либо отплясывали, либо валялись на матрацах и подушках. Запас марихуаны и гашиша не иссякал.
