Борис Бурда - Великие романы великих людей
Седан
Время шло, и ситуация менялась – и во Франции, и в императорской семье. Франция благополучно богатела, в экономике Наполеон был спец. Это он разрешил присвоить сыру камамбер имя породившей его деревни, да и коньяк «Наполеон», как ни странно, получил свое имя от нашего героя, а не от его великого дяди, – в 1860 году этот коньяк стал поставляться к императорскому двору. А вот личная жизнь императора уже, увы, не на подъеме – начали проявляться возрастные изменения организма и психики во всей своей красе. Он наводит ужас на женскую прислугу дворца, тиская и щипая их в закутках и кладовках (может быть, тем, что в основном щипками и ограничивается). Предметы его страсти становятся все проще – последнее серьезное его увлечение Маргарита Беланже оказалась обычной парижской камелией, которая предельно рационально использовала их случайную встречу на улицах Парижа. Император бросил девушке, попавшей под дождь, шотландский плед из своей коляски, а та разглядела, кто именно это был, и обставила возвращение пледа так умело, что несколько лет оставалась самой актуальной из его симпатий. В общем, это было разумно хотя бы потому, что на профессионалку не уходит столько денег, как на любительниц. Более того, она за небольшие деньги выручит из беды: когда от императора забеременела его очередная прихоть, пятнадцатилетняя девственница, Маргарита совершенно недорого согласилась выдать ребенка за своего. Императрица Евгения время от времени замечала то, что и так прекрасно видела, закатывала положенные скандалы, картинно возмущалась, когда императора опять привозили от очередной любовницы в состоянии, близком к параличу, но все это было уже как-то без души, потому что принято, а не всерьез.
Евгения уже поняла, что ничего лучше не станет и надо доживать так, а не склеивать разбитую посуду. Она пытается найти утешение во влиянии на политику и становится еще более активной, тем паче и политическая жизнь в империи оживляется. Репрессии потихоньку изживают себя, приходится вотировать некоторые расширения гражданских свобод, потому что в закрытом наглухо котле политической жизни Франции давление пара стало грозить сорвать крышку. Как всегда, это несколько раскачало государственный корабль, ибо, по меткому замечанию Алексиса де Токвиля у дурного правительства самые серьезные неприятности начинаются в тот момент, когда оно начинает исправляться. У Евгении есть четкое представление о том, что может исправить положение дел – маленькая победоносная война. Впервые этот термин озвучил шеф жандармов Плеве перед Русско-японской войной, но сама идеология, как видите, принадлежит не ему. Объект агрессии ей тоже ясен – это ненавистная Пруссия, растущая как на дрожжах, проглотившая уже всю Германию своим Северогерманским союзом, главой которого являлся тот же прусский король, помешавшая ей и Франции разгромить Австрию, но пока что еще беспомощная перед Францией, способной уничтожить ее без особого напряжения. Во всяком случае, Евгения в этом уверена – идеологи маленьких победоносных войн всегда уверены в победе, вспомните Россию перед Русско-японской войной. А в политике она и Наполеон по-прежнему союзники, и она толкает его к войне так сильно, насколько может. Блондинки ничего не боятся и не знают поражений – просто время от времени поражения случаются сами собой…
Наполеон III и Евгения. 1865 г.
Избежать франко-прусской войны было практически невозможно по самой глупой из всех наличных причин – обе стороны этой войны хотели, более того, были совершенно уверены в своей легкой победе. Французская армия как раз перевооружила своих пехотинцев игольчатым ружьем Шаспо, намного превосходящим по дальности огня прусское ружье Дрейзе. На вооружение французской армии поступили даже митральезы, практически аналог пулемета, оружие для войн того времени, когда пехота ходила в атаку цепью или даже колонной, почти абсолютное. Наполеон только ждал повода обрушиться на Германию, хоть самого пустячного. Повод пришел с родины его супруги, Испании – там королева Изабелла II настолько достала испанцев беспрерывной сменой любовников и перманентным политических хаосом, что те свергли ее с престола. На вакантную корону претенденты всегда слетаются, как мухи на деревенский сортир, а в данном случае одним из самых вероятных преемников Изабеллы оказался принц Леопольд Гогенцоллерн, родной брат румынского короля (тогда еще князя) Кароля I и, что было гораздо существенней, десятая вода на киселе прусского короля Вильгельма, номинального главы Северогерманского союза. Наполеон и мысли не допускал о том, что два Гогенцоллерна зажмут его страну в тиски с северо-востока и юго-запада. Он потребовал от Вильгельма Прусского, чтоб тот запретил родственнику занимать испанский престол, и Вильгельм, государь старый, осторожный и вообще невеликого ума, немедленно уступил – как скажете, коллега, пусть все будет по-вашему, не нужен нам берег испанский, нам, немцам, неинтересно в Мадриде фанданго с махами танцевать. Наполеон возликовал, и Евгения его активно поддержала – отлично, он поплыл, надо увеличивать нажим, пусть сдаст что-нибудь по-настоящему существенное или откажет хоть в мелочи, тогда у нас будет повод для войны. Интересно, Наполеон хотя бы понимал, что его настоящим противником в этом конфликте является не престарелый Вильгельм, а его канцлер Отто фон Бисмарк, политик совершенно иной весовой категории, чем Вильгельм и сам Наполеон? Судя по его дальнейшим действиям – явно нет.
Наполеон приказывает своему послу Бенедетти предъявить новое требование – дать обязательство запретить Леопольду Гогенцоллерну занимать немецкий престол, даже если кто-то предложит ему это еще раз в будущем. Вообще это просто неслыханно, но 73-летний Вильгельм, отдыхающий в это время на известном курорте Бад-Эмс, не хочет скандала и терпеливо отвечает, что он вряд ли на такое полномочен. Наполеон немедленно требует от Бенедетти получить у Вильгельма письменную гарантию, что Леопольд не пойдет в испанские короли ни при какой погоде. Несчастный посол ловит короля буквально на перроне эмсского вокзала, но Вильгельм ему желанной бумаги, естественно, не дает – нет у него такой бумаги, и все тут, да и какие у него возможности давать гарантии за двоюродного кузнеца Вильгельмова слесаря? Он обещал поговорить об этом попозже, сел в поезд и уехал к себе в Берлин. Бисмарку немедленно об этом сообщили, и он просто рассвирепел – опять этот мямля король упустил случай спровоцировать французов. Но ту в его голове рождается новая идея. Он на всякий случай еще раз спрашивает военного министра Рона и начальника Генштаба Мольтке, готова ли германская армия воевать и победить. Получив два утвердительных ответа, он немедленно публикует так называемую «эмсскую депешу», выбросив из нее сообщение о том, что король согласился поговорить на эту тему в Берлине.
