Джон Рид - Вдоль фронта
Мы встретили офицера, принадлежащего к этому обществу, – школьного товарища убийцы.
– Да, – сказал он, – правительство знало. Оно пробовало разочаровать нас, но ничего не могло сделать. Конечно, правительство не поддерживало нашей пропаганда. – Он усмехнулся и подмигнул. – Но как могло оно помешать? Наша конституция гарантирует свободу собраний и организаций… У нас свободная страна!
Джонсон остолбенел от бешенства.
– Целыми годами мы теснились, терпели неудобства в этом старом здании, – разразился он. – Но университет слишком беден, чтобы выстроиться заново. Теперь мы запросим в условиях мирного договора один из германских университетов – библиотеки, лаборатории, все оборудование полностью. У них их много, а у нас всего один. Мы пока еще не решили, какой просить – Гейдельбергский или Боннский…
Жители стали уже возвращаться обратно в город, который они покинули полгода тому назад, во время первой бомбардировки. По вечерам, к заходу солнца, на улицах толпилось все больше и больше народа. Робко открывались немногочисленные магазины, несколько ресторанов и кафе, где белградцы проводили все свое время, цедя пиво и глядя на проходящую фешенебельную публику. Джонсон сообщал нам массу сведений о публике, сидящей за столиками или проходящей по улице.
– Видите того маленького человечка в очках, с важным видом? Это мистер Р. – он очень тщеславен и воображает себя великим человеком. Он издает газетку «Депеша», которую выпускал здесь ежедневно под бомбардировкой и воображал себя великим героем. Про него сочинили четверостишие, которое распевает весь Белград.
По воздуху летел австрийский снаряд.
Он сказал: «Теперь я разрушу Белград, этот
Белый Город».
Но когда он увидел, что попадет в Р.,
Он зажал нос и с криком «фуй» свернул
в сторону.
В углу дородный, неопрятный мужчина ораторствовал перед толпой.
– Это С. – издатель «Малого Журнала». Их три брата: один из них известный велосипедный гонщик, этот же и другой брат основали газету, которая существовала шантажом. Они были отчаянно бедны. Никто не хотел поддаваться на их шантаж. И они публиковали каждый день, в течение двух недель, фотографию велосипедного гонщика с голыми руками, голыми ногами и медалями на груди, пока какая-то богатая невеста не влюбилась в его прекрасную внешность и не вышла за него замуж.
Мы посетили старинную турецкую цитадель, которая увенчивает крутое плоскогорье, возвышающееся над слиянием Савы и Дуная. Сюда, где стояли сербские орудия, сильнее всего падал австрийский огонь; почти все здания были разрушены. Дороги и открытые пространства были испещрены воронками от снарядов. Все деревья снесены. Между двух разрушенных стен мы проползли на животе на край утеса, чтобы поглядеть на реку.
– Не высовывайтесь, – предостерегал сопровождавший нас капитан, – каждый раз, когда швабы замечают, что у нас кто-нибудь шевелится, они выпускают снаряд.
С края утеса открывался великолепный вид на мутный разлившийся Дунай; на затопленных островах из воды торчали вершины деревьев. Венгерская равнина качалась желтым морем. В двух милях, по ту сторону Савы, в ослепительном солнечном свете виднелся австрийский город Землин.
В этой низине, возвышающейся к западу и югу, таились, угрожая, невидимые орудия.
А сзади, на юго-западе, по извилистой Саве, выделялись на бледном небе Боснийские горы. Невдалеке под нами свисали с массивных быков в мутные желтые воды разбитые стальные фермы международного железнодорожного моста. Мост этот служил связующим звеном между Константинополем и Западной Европой. А над рекой высовывался полузатопленный остров Цигалня, где в окопах лежали сербские авангарды, отрезав неприятеля, расположенного на другом острове, в расстоянии четырехсот ярдов. Капитан указал на несколько черных точек в нескольких милях дальше по Дунаю, за Землином.
– Это австрийские мониторы, – сказал он. – А тот низкий черный баркас, который стоит у самого берега, там вон на востоке, – это английская канонерка. Прошлой ночью она подкралась по реке и взорвала один австрийский монитор. Мы ждали, что в ту же минуту начнется бомбардировка города. Австрийцы обычно поступают так с Белградом.
Но день прошел, а неприятель не подал и признака жизни, кроме одного раза, когда французский аэроплан парил над Савой. Тогда разрывы шрапнели защелкали над нашими головами, и орудия продолжали стрелять еще долго после того, как биплан спустился к востоку.
– Они получили хороший урок, – самодовольно сказал Джонсон. – Последний раз, когда они бомбардировали Белград, им отвечали английские, французские и русские тяжелые морские орудия, – австрийцы не знали, что они находятся здесь. Мы бомбардировали Землин и заставили замолчать две австрийские батареи.
На следующий день мы объехали с капитаном иностранные батареи. Французская артиллерия расположилась среди деревьев на вершине высокого лесистого холма, возвышающегося над Савой. Дальше русские матросы валялись на траве около своих тяжелых орудий, а на грязных лугах позади Белграда стояли англичане, охраняя русло Дуная от австрийских судов, которые стояли выше Землина и выжидали удобный момент, чтобы проскользнуть вниз по Дунаю и доставить туркам оружие и снаряжение. Сербские батареи представляли собой оригинальную смесь орудий. Тут были старые полевые орудия, сделанные у Крезо во Франции для первой Балканской войны; старинные медные пушки, отлитые королем Миланом в Турецкую войну, пушки разных калибров, отбитые у австрийцев, пушки, заготовленные в Вене для султана и украшенные турецкими гербами, пушки, заказанные Юан-Ши-Каем и покрытые китайскими письменами.
Из нашего окна открывался над крышами города вид на широкое течение Савы и мрачное плоскогорье, где стояли неприятельские орудия. Ночью огромный австрийский прожектор неожиданно слепил, рыская по реке и городу; лучи трепетали и гасли среди деревьев на речных островах. Мы слышали резкое пощелкивание винтовок передовых постов, лежавших в грязи, ногами в воде, и в темноте нападавших друг на друга. Однажды ночью английские батареи загудели позади города, и их снаряды свистели над нашими головами, отгоняя австрийские мониторы, которые пытались пробраться вниз по реке. В ответ загудели невидимые орудия на плоскогорье по ту сторону Савы; целый час тяжелые снаряды градом сыпались с неба, взрываясь на несколько миль позади нас, около курящихся английских орудий, – земля дрожала под нашими ногами.
– Так вы хотите посетить окопы? – спросил капитан.
Мы проехали около мили по окраине города, расположенной вдоль Савы, все время на виду австрийских орудий. Наши экипажи ехали на расстоянии двухсот ярдов друг от друга, чтобы не привлекать неприятельский огонь. Там, где мы стояли, берег выдавался в разлившуюся реку позади деревьев на затопленном острове, который скрывал нас от австрийского берега.
