Борис Леонов - История советской литературы. Воспоминания современника
Я вспомнил, что к его стихам очень тепло относился Николай Николаевич Асеев, один из мэтров русской поэзии.
Анатолий подтвердил свое личное знакомство с Николаем Николаевичем и тут же поведал об одном из забавных эпизодов из жизни мастера.
В 1941 году страна отмечала памятную дату — столетие со дня гибели Лермонотова. Был создан юбилейный комитет, председателем которого стал К.Е.Ворошилов. Двумя его заместителями стали Николай Асеев и Отто Юльевич Шмидт.
И вот на заседании комитета Клемент Ефремович предложил программу проведения торжественного вечера в Большом театре.
— Сначала выслушаем доклад о жизни и творчестве Лермонотова, а потом послушаем оперу «Демон» на сюжет поэта.
Николай Асеев не согласился:
— Лермонотов был известен не тем, что он пел и танцевал. Поэтому давайте соберемся в театре имени Моссовета. Послушаем доклад, а затем посмотрим пьесу самого Лермонотова «Маскарад».
Ворошилов обиделся, но план Асеева оказался более реальным и его поддержали члены комитета.
После заседания Ворошилов подошел к Асееву и сказал:
— Все-таки не любите вы нас, Николай Николаевич.
— Кого вас? — удивился Асеев.
— Вождей…
Первая встреча с Передреевым не стала последней. Мы нередко встречались, делились литературными новостями. И во время очередного нашего общения я как бы ненароком спросил:
— Толя, а почему ты столько времени тратишь ша переводы, хотя мог бы писать свои стихи? Тем более, что они у тебя получаются превосходно?
После небольшой паузы он ответил:
— Понимаешь… Стихи — это праздник души. А праздников у нас, как ты знаешь, не очень-то много в жизни. В основном — поденка, работа на прожитье. Вот и мои переводы дают мне возможность доживать до праздников души. Тогда и начинаются стихи…
62
В небольшом рассказе-воспоминании «Пристрастность» о Юрии Павловиче Германе, известном по трилогии о докторе Владимире Устименко — «Дело, которому служишь», «Дорогой мой человек» и «Я отвечаю за все», И.И.Меттер передал характерный штрих в характере своего друга.
Юрий Павлович за свою недолгую жизнь написал немало всяких сочинений /он любил это слово/ за исключением, как он говорил, повторяя фразу Чехова, «кроме стихов и доносов».
Так вот он очень горячо и заинтересованно относился к только что написанному. А потом незаметно охладевал. Иногда несправедливо.
«Мне, например, — писал Меттер, — нравился его роман „Россия молодая“… Отлично помню, как поразила меня живопись „России молодой“: яркость характеров корабельного плотника Рябова и царя Петра; цвета, запахи, вкус изображенной эпохи; сплетение патриотизма с жестокостью и предательством. Книга имела бурный успех.
Юрий Павлович, отдавший этому роману несколько лет напряженной жизни, и притом скудной жизни, ибо именно в то время он перебивался весь в долгах, «стреляя» у друзей деньги без точной уверенности, что ему удастся вернуть их вовремя, — Юрий Павлович уже года через два-три после выхода в свет «России молодой» сказал мне как-то, когда я снова похвалил ее:
— Да брось, это опера.
А нежнее всего из написанного им Герман любил свой роман «Подполковник медицинской службы». Так мать любит ребенка, который прошел через клиническую смерть и чудом выжил».
И Меттер ставит тут точку, а между тем история этого «сочинения» Ю.П.Германа заслуживает того, чтобы о ней рассказать. Тогда и станут понятными эти проникновенные слова о матери, любящей своего ребенка, который чудом выжил.
В 1949 году Ю.Герман в журнале «Звезда» опубликовал четыре главы нового произведения — «Подполковник медицинской службы», завершение которого должно было осуществиться в следующем, 1950-м году.
Но именно в это время, как мы знаем, развернулась борьба с «безродным космополитизмом», проще говоря началась кампания антисемитизма. Главного героя повести звали Александр Маркович Левин. И этого оказалось достаточно, чтобы не дожидаясь окончания публикации, подвергнуть «сочинение» Германа жестокому разносу. Фигура Левина была признана не типичной для советского военного врача, более того, была названа пародией на такового.
Следствием такой критики оказался запрет публикации повествования о докторе Левине, который, заболев раком, почти умирая, буквально боролся за жизнь своих пациентов, каковыми были морские летчики.
И только в 1956 году Юрию Павловичу удалось издать роман «Подполковник медицинской службы» отдельной книгой.
63
Было это в начале пятидесятых годов, когда в Доме детской книги проходило обсуждение удивительной повести Николая Николаевича Носова «Витя Малеев в школе и дома».
Помню, что среди прочих выступающих слово попросила солидная дама. Выйдя к столу президиума и поправив на голове шляпку с вуалью, она произнесла грудным низким голосом:
— Я, конечно, не читала повести Носова «Витя Малеев в школе и дома» /она сделала ударение в слове «дома» на последнем слоге/, но не могу молчать и должна со всей определенностью заявить, что всячески поддерживаю автора, который затронул актуальную проблему сегодняшнего момента — связь школьников с городским строительством…
Зал веселым смехом отреагировал на заявление дамы.
64
Однажды на Пленуме писателей России мы оказались рядом с известным поэтом Сергеем Васильевичем Смирновым. Это он написал одну из популярных в годы Великой Отечественной войны песни «Котелок», посвятив ее комиссару-панфиловцу П.В.Логвиненко.
Уйдя добровольцем на фронт, он оказался рядовым в прославленной дивизии Панфилова.
Помню, как мы, мальчишки военных лет, пели эту песню об исковерканном котелке, который был восстановлен самим виновником случившегося. Завершалась песня такими куплетами:
Первым делом картошку сварили —
В котелке разварилась она.
После этого чай смастерили —
Котелок осушили до дна.
И в наплыве табачного дыма
Сделал вывод бывалый стрелок,
Что для воина все достижимо,
Лишь бы только варил котелок.
Нам очень нравилось это выражение: «Лишь бы только варил котелок», которое мы не раз употребляли в своих мальчишеских разговорах, подразумевая при этом голову.
Об этом я рассказал Сергею Васильевичу, когда с Геннадием Серебряковым мы навестили его в Боткинской больнице. Естественно, он откровенно был доволен моим рассказом.
А в больнице он перенес жесткую операцию: ему удалили почти две трети кишечника. У него был завороток кишок. И врач сказал ему, что он один из тысячи выходит живым из подобной ситуации.
