Дэви Аркадьев - Эра Лобановского
В его тренерской жизни (как и в жизни даже самых знаменитых в мире его коллег) были победы и поражения, и трудно даже подсчитать, чего больше. Припоминаю откровение Лобановского, который недаром однажды признался: «Успех — категория весьма непостоянная. Срывы и недоработки, горькие пробелы занимают значительное место в тренерской судьбе».
Быть может, сложные взаимоотношения Лобановского с прессой и заставляли его быть порой чрезмерно «привередливым» в отношениях с журналистами отдельных изданий. Уж сколько раз, вызывая недоумение (а порой — просто «гнев»!), Лобановский отказывался давать интервью. К слову, однажды, после очередной подобной «выходки» Лобановского одна наша популярная телепередача объявила об этом на всю страну. Но в том случае, как рассказывали мне очевидцы, неправ был корреспондент Центрального телевидения, подсевший с просьбой об интервью к Лобановскому на скамейку запасных прямо во время матча динамовцев Киева на зарубежном стадионе (а это уже было нарушением протокола ФИФА)...
Да, он из тех, кто весьма небезболезненно, настороженно относится к любой публикации о себе или событиях с его участием. Помню, как после окончания счастливого для киевского «Динамо» сезона-86, выполняя пожелание главного редактора «Огонька» Виталия Коротича, я заговорил с Лобановским о материале для этого журнала. И сразу услышал от него сомнения:
— О чем будет материал? На какую тему? — вопрошал Лобановский. «Огонек» — это уровень! Я внутренне должен быть готов к такому разговору. Придется затрагивать какие-то серьезные проблемы, надо подумать. Так о чем мы будем говорить?
— О вас, о развитии футбола, о профессионализме и прочих делах,— ответил я. Главное, чтобы было у вас желание и настроение беседовать.
— Настроение есть, но... пока не готов,— сказал Лобановский. Вот только на днях я дал интервью для «Вечерки», еще для нескольких газет. Простые вопросы. Не повторяться же нам. Да и авторитет «Огонька» требует материалов особого качества.
— Не согласен,— возразил я. Что для городской газеты, что для самого популярного союзного журнала материал должен быть сделан одинаково хорошо. Вы с этим согласны?
— Да,— сказал Лобановский. Но, по-моему, начинка должна быть все-таки разной. Рассказать о глобальных проблемах советского футбола — это, наверное, и есть то, что подойдет для «Огонька». Вы меня понимаете? Я должен быть внутренне готов к беседе на таком уровне! А как все поострее выразить, пока не знаю. Давайте будем думать.
— Ну, вероятно, сделать это надо так, чтобы соответствовать девизу «Огонька»: ярче, скорее, смелее, чем в других изданиях!
— Понятно, но есть разные материалы. Как и разные книги. Есть книжки Иванова, Петрова или Сидорова, а есть книги академика Глушкова... Вы же знаете, что жизнь у меня довольно сложная... Тот пинал, другой, третий...
— ...Думаю, что именно поэтому журнал и хотел бы получить материал о вас — о человеке непростой судьбы,— вставил я.
— Вот! — воскликнул Лобановский. Значит, и вы понимаете, что не хочу просто так выступать. А только по серьезным проблемам, которые меня интересуют. Только! И если кому-то нужно что-то другое — пусть меня извинят. Мне теперь надо только отстаивать свои позиции и выступать с материалами, которые будут интересовать людей, заставлять их задумываться о будущем и помогать им подниматься до более высокого понимания футбола. Поэтому давайте еще немного подождем и подумаем. Не надо торопиться. Материал должен быть серьезным...
Даже многолетнее знакомство с Лобановским никогда не позволяло мне думать, что мы уже понимаем друг друга с полуслова. Человек до мозга костей творческий, с ярко эмоциональной натурой, он порою был непредсказуем в словах и поступках. Впрочем, некоторые из тех, кто его окружал долгие годы, не склонны усложнять его образ.
— Лобановский, как и все мы, просто человек,— сказал мне однажды один из них. Ничто человеческое ему, как говорится, не чуждо. Поэтому я всегда прошу ваших коллег-журналистов: «В дни особенно громких побед киевского „Динамо" после фамилии Лобановского ставьте меньше восклицательных знаков: становится тяжелее с Васильичем общаться».
Похоже, что это действительно так и было. Помню, когда киевское «Динамо» и сборная страны — команды, которые возглавлял Лобановский,— пребывали на гребне славы и фамилия тренера была у всех на устах, я как-то в беседе с одним из его друзей и единомышленников посетовал на то, что никак не могу «подступиться» к Валерию Васильевичу.
— Нужна серьезная информация,— сказал я,— но для этого надо с ним встретиться и предметно поговорить, а Лобановский словно бы в позу становится. И что любопытно: с ним особенно сложно общаться, когда команда выигрывает...
— Ты зря на него обижаешься,— весело сказал мой собеседник. Он же живой человек! Когда ему очень плохо, он найдет меня или тебя, еще кого-то и не только проведет с нами вечер-два, но и даст вашему пишущему брату сколько угодно информации. А когда ему хорошо, он замыкается. Это — улитка...
— Пожалуй, ты прав,— согласился я. Сейчас он действительно подобно улитке уходит в свою «раковину». Впрочем, я уже давно принимаю его таким, каков он есть. Соглашаюсь с ним, спорю, порой возмущаюсь, но, кажется, более всего — удивляюсь ему. И все-таки заметно, что с годами он меняется...
— Мы все меняемся, но тут у него абсолютно четкая линия: когда ему хорошо, он, скажем так, более сдержанно относится к окружающей среде.
— Понимаю. Поэтому и думаю, как бы лучше подступиться, чтобы разговорить его.
— Сейчас не подступишься. Это надо ловить момент, когда, например, он будет в отпуске и вырубится из этого страшного напряжения. Но Васильича тоже можно понять: он сейчас подключен где-то под шестьсот вольт...
Кажется, за десятилетия общения я только и делал, что пытался понять Лобановского. Порой мне думалось, что понимаю даже его молчаливость. Она накатывала на него, к примеру, в тот период, когда иные журналисты спешили окрестить его чуть ли не тренером-авантюристом, а коллеги его педантичный подход к стратегии «Динамо» в чемпионатах страны называли Лобановского между собой «бухгалтером». Полагаю, жажда кому-то что-то доказать его никогда не мучила. И не спешил он ни перед кем оправдываться. Просто не тратил зря физические и душевные силы на подобные оправдания («Могут не понять! А если поймут, то все равно не так...»). Да и время свое привык ценить. Он просто работал. Занимался любимым делом. Не знаю, верно ли я разгадал причины этой его периодической игры в молчанку? Ответить смог бы, пожалуй, только он сам.
Весь его тренерский путь — от дебюта в «Днепре» до главного тренера сборной СССР — представляется мне многотрудной дорогой, состоящей из отдельных, но тесно связанных между собой этапов. Был дебют, потом — становление. Со временем пришла пора зрелости, которую сменили годы признания (уже открытого и гласного) его неординарной тренерской позиции. Впрочем, рассказывая о Лобановском-тренере, нельзя абстрагироваться не только от Лобановского-футболиста, но даже от его детства, когда он с младых ногтей мало-помалу усваивал определенные жизненные принципы. Только с учетом событий такой временной протяженности о нем можно говорить, как мне кажется, обоснованно и вполне определенно, ибо факты уже застыли в своей хронологической неизменности... В конце июля 1968 года в газете «Советский спорт» появилась публикация «Футболист уходит...», в которой Лобановский, выступавший в ту пору в составе донецкого «Шахтера», заявил на всю страну, что не хочет играть в антифутбол и навсегда оставляет зеленый газон стадиона.
