РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая
Капитан Полесьев снова удивил Рональда подчеркнутым дружелюбием, даже прямой заботливостью о судьбе командира группы. Приняв рапорт своего помначштаба о готовности группы к выходу в поле, он велел построить всю пятерку в уставном порядке, подошел к строю и сказал во всеуслышанье:
— Сам ты, Вальдек, на мины не лезь! Это дело не твое — известно, что сапер ошибается всего один раз! Ты мне обеспечь точность в нанесении минных полей! Нам по этим картам — воевать! А вы, товарищи, берегите такого командира! Пока он цел —и вы не пропадете!
Чего только не насмотрелась Ронина группа за свою двухсуточную экспедицию!
Села и деревни почти пустовали. Население либо эвакуировалось в глубокий тыл, либо перебралось на жительство в леса. Кое-что Рональду прояснила одна вечерняя беседа у костра: старшина Александров встретил в глубине Таицкой лесной дачи пожилого советского колхозника из местных финнов. Этот человек предупредил «граждан военных», что леса вокруг сильно минированы. Такое предостережение свидетельствовало о лояльности незнакомца. Александров привел его к солдатскому костру и пригласил к ужину. Колхозник-финн сказал, что жители семи сельсоветов объединились в один «табор» и надеются переждать в лесах, пока военные действия отдалятся. Из его прозрачных недомолвок Рональд понял, что здешние нерусские жители боятся насильственного переселения в Сибирь или в другие отдаленные районы России (эти опасения вполне оправдались) и предпочитают лесной быт в родном краю!
Тот же собеседник дал понять, что перешедшие в леса деревенские подростки (насчет взрослых мужчин он осмотрительно отмалчивался) уже научились разбираться в минной технике. Эти ребята, в большинстве — юноши-финны, умеют, мол, обезвреживать все виды наших и немецких мин, а коли надо, и настораживать их заново. Этим искусством они широко пользуются, ограждая подступы к собственному временному жилью, если того требуют обстоятельства.
— И эт-то фы мошете имет ф фиту, — сказал гость, прощаясь. На следующий день группа Рональда работала далеко впереди полкового участка. На широком болотистом лугу заметили корову с черно-белым телком. Борисов уж кинулся было за такой добычей к солдатскому котлу, но саперы удержали: по всей вероятности приманка!
Действительно, мокрый луг был буквально усеян осколочными, противопехотными минами. Животные обрадовались людям, корова замычала и стала дергать длинную привязь, теленок скачками понесся к разведчикам. Они замерли в напряжении... Бычок не сделал и сотни прыжков... Под копытцами вздыбилась почва, грохнул взрыв, сине-желтый дымок разнесло ветром, и осталось на месте неподвижное черно-белое пятно. А привязанная корова ревела все отчаяннее вслед уходящим.
Кончился этот трудный рабочий день весьма необычно. На брошенном хуторе встретилась им дряхлая старуха. Все стены в ее домике были увешаны пучками трав. Была эта бабка либо ворожеей, либо повитухой, и по некоторым приметам разведчики поняли, что клиентки и поныне посещают эту избушку. Догадку подтвердила сама бабушка: мол, невдалеке отсюда ленинградцы-горожане копают противотанковый ров. Работа идет в три смены, а трудятся там почти одни девчата-студентки, несколько сотен. Большинство живет в здании русской церкви и рядом, в домах.
Разведчики разложили карту, нашли подходящую по описанию местность и населенный пункт с церковью. До него — километров пять! Вероятно, входит он в полосу предполья чужой дивизии... Не мешает все же проведать!
Эх, можно ли положиться на этих ребят? Не продадут ли начальству? И в случае осложнений, как выкручиваться? Заблудились? При наличии карт и двух топографов в группе — явная ложь. Может быть, услышали от встречных тревожные вести и пошли, мол, проверить?
— Ну, добре! Была — не была! Сходим, проведаем!
В результате этого похода Рональд впервые после отъезда из дому ночевал не в одиночестве.
Сперва все, и гости, и хозяйки, сидели у церкви, на штабели досок. Цветник вокруг пятерки военных был пестрым и многообразным, глаза разбегались! Потом, уже в темноте, все разошлись, и как-то сами собою получились пять пар, по загадочному мановению перста судьбы.
Ронина спутница — замужняя, полненькая, смущенная. Как-то совсем неожиданно очутились они вдвоем среди чужого, совсем недавно покинутого, еще не вовсе охладелого уюта. Он назвался Романом, она — Тоней. Обоим было трудно побороть стыдливость и признаться, что это — первая за войну супружеская неверность...
...Она была сдержанно-ласкова, и все точные ощущения казались какими-то домашними, семейными. Именно эта домашность, отсутствие грубой жадности и «пиратного» романтизма склоняли Тоню в пользу партнера. Сама она, складненькая, ловкая, нравилась ему час от часу все больше. О таких мужчины-крестьяне говорят, что, мол, все при ней. Поначалу, с непривычки ему показалось, что этого «всего» могло бы быть чуточку поменьше, но дальше он преисполнился благодарности судьбе за столь неожиданный и отнюдь не излишне щедрый дар!
Утром она с трудом сдерживала слезы, боялась разлуки и с отчаянной надеждой, намеками, повела речь о том, нельзя ли как-нибудь пристроиться в полку — кем угодно, при санчасти, узле связи или «пищеблоке» (так она выразилась).
Он же подумал, каким бедам обречен этот безнадежный оборонительный рубеж, представил себе танковые, артиллерийские, бомбовые налеты, смерть, разрушение, засилье врага...
По выражению его лица она поняла, что надежды на покровительство нет, посуровела, повязала голову, сказала, не поднимая глаз:
— Вы... ступайте к своим. Я уж тут одна приберусь немного... Может, Бог даст, еще увижу вас... Да навряд ли уж. Идите, идите, что сердце зря надрывать!
В окне увидел ее с прижатыми к лицу ладоням и низко опущенными плечами. От жалости и нежности сердце зашлось и у него.
Трое суток спустя у него выдался свободный вечер. Он сказал Полесьеву, что сходит на рекогносцировку, по соседству.
— К церкви, на противотанковый ров? — спросил тот многозначительно., — Не возражал бы, Вальдек, составить тебе компанию!
Они пошли вдвоем, обсуждали по дороге неотложные полковые дела. Выйдя на пригорок, уже издали поняли, что стройка прекращена.
В церкви еще пахло жильем, кое-где видны были остатки трапезы, прерванной внезапно. Вероятно, пришли машины, последовала команда, времени собраться по-людски не оставили. Всюду были следы недавнего многолюдства, явно женского. Во дворе еще сохли стираные лифчики — хозяйки не поспели прихватить с собой. Сотни лопат остались брошенными во рву, ископанном на неполную глубину.
А он не знал даже, где тут, на каких нарах, жила Тоня, вчера еще чужая, а нынче — самая желанная во всем этом суровом, шатком и угрожающем мире! Воистину: что имеем — не ценим, потерявши — плачем!
