Фаина Раневская - Философ с папиросой в зубах
Дело в юбке
Клавдия Пугачева вспоминала: «В пьесе Штейна «Закон чести» нам с Раневской неожиданно пришлось играть одну роль — Нины Ивановны, жены профессора. Первоначально на эту роль была назначена Фаина. Ее первый выход сразу же пленял публику. Она выходила, садилась за пианино, брала один аккорд и под звучание этого аккорда поворачивала лицо в зал. У нее было такое выражение лица с закатанными кверху глазами, что публика начинала смеяться и аплодировать. Она брала второй аккорд и с бесконечно усталым выражением опять поворачивалась к залу. Смех нарастал. Дальше играть было уже легко, так как зрители были в ее власти. Играла она эту роль прелестно, как все, что она делала на сцене. Она вообще была актрисой вне амплуа, она могла играть все.
И вдруг Раневская заболевает, и на эту роль Охлопков назначает меня. Я отказывалась, как могла. Но тогда спектакли не отменяли, требовали срочных вводов. Охлопков настоял на своем, дал мне слово, что не будет вмешиваться и что в этой роли я могу придумать, что хочу. И еще добавил: «Ты профессорша? Профессорша. Вот себя и играй».
Что мне было делать? Я мучительно искала характер и внешний облик моей героини. После находок Фаины особенно важен был первый выход. В ту пору были модны узкие юбки, и я сшила себе узкую юбку — просто трубочку. Когда я вышла на сцену и сделала несколько шажков, публика разразилась смехом и зааплодировала. Как я играла в тот день, не знаю. Знаю, что Охлопков был в зале и распорядился, чтобы впредь мы играли в очередь с Фаиной.
Поздно вечером мне позвонила Фаина:
— Чертовка, что ты там придумала, что на твой выход тебе устроили овацию?
— Успокойся, — говорю, — аплодировали не мне, а моей юбке. Ты лучше подумай, каково мне было появиться перед публикой, которая пришла на тебя, тебя любит и тебя ждала.
— Не морочь мне голову. Что за юбка такая?
Я рассказала. Пауза.
— А можно, я тоже себе сделаю такую?
— Пожалуйста.
На следующем спектакле я пошла смотреть Фаину в новой юбке. Когда она вышла, меня объял великий страх, что она упадет. Ходить в ней она не могла. Она еле-еле дошла до пианино и рухнула на стул. Во втором акте она эту юбку сняла.
Вообще-то, соревноваться с Раневской по части пародий, в том числе пародий на наряды и на моды, было невозможно. Она вдруг приходит в немыслимой шляпе и затевает такую игру: «Хочешь, я пройду в этой шляпе так, что никто ее не заметит?» И действительно, она преображалась, шляпа становилась совершенно органичной, все смотрели на Фаину, никто не замечал шляпу. Или наоборот: «Хочешь, я пройду этими туфлями так, что все их заметят?» Обыкновенные туфли. Идет. Все начинают спрашивать: «Фаина Георгиевна, где вы достали такие туфли?»
Реабилитация яиц
Борис Львович в своей книге «Актерская курилка» рассказал такую байку о Раневской.
Во время войны не хватало многих продуктов, в том числе и куриных яиц. Для приготовления яичницы и омлетов использовали яичный порошок, который поставляли в Россию американцы по ленд-лизу. Народ к этому продукту относился настороженно, поэтому в прессе постоянно печатались статьи о том, что порошок очень полезен, а вот натуральные яйца, наоборот же, очень вредны.
Война закончилась, появились продукты, и куриные яйца стали встречаться на прилавках все чаще. В один прекрасный день несколько газет поместили статьи, утверждающие, что натуральные яйца очень полезны и питательны. Говорят, в тот вечер Раневская позвонила знакомым и сообщала:
— Поздравляю, миленькие мои! Наконец-то яйца реабилитированы!
Немузыкальная фамилия
Советского композитора Вано Ильича Мурадели по праву назвали гимнопевцем компартии. Перечень его произведений впечатляет: симфония памяти Сергея Кирова, поэма-кантата «Вождю», «Кантата о Сталине», Торжественная увертюра к 50-летию В. М. Молотова, «Песня-здравица» в честь И. В. Сталина, песня «Нас воля Сталина вела», песня «Москва-Пекин», которой он оперативно откликнулся на сближение СССР и маоистского Китая…
Раневская не признавала таких дутых авторитетов. Однажды и обласканный партией Мурадели попался на ее острый язычок.
— А ведь вы, Вано, никакой вовсе и не композитор! — поддела она его.
— Это почему же я не композитор? — с кавказской горячностью вскричал Мурадели.
— Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» — «ра», вместо «до» — «де», вместо «ля» — «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете! — разложила композитора «по полочкам» Раневская.
* * *А вот одному начинающему композитору, решившемуся сочинить колыбельную, Раневская язвительно заметила:
— Уважаемый, даже колыбельную нужно писать так, чтобы люди не засыпали от скуки…
Не наша идея
Однажды судьба столкнула Фаину Георгиевну с самим Лазарем Кагановичем, всесильным советским «серым кардиналом», без совета с которым даже Сталин не принимал ни одного серьезного решения и не делал никаких смелых шагов. Лазарь Моисеевич ведал всеми кадровыми вопросами компартии, был инициатором создания культа личности «отца народов» и главным организатором репрессий 1930-х годов. Одним словом, именно он породил то чудовище, масштабы преступлений которого до сих пор ужасают весь мир…
— Прогуливаюсь как-то по аллее в правительственном санатории в Сочи, — вспоминала Раневская. — Мне навстречу идет Каганович, узнал меня и с ходу начал разговор:
— Как вы там поживаете в театре? Над чем работаете?
— Ставим спектакль «Белые ночи» по Достоевскому.
Тогда он с экзальтацией воскликнул:
— А идея там какая, какая идея?
— Идея в том, что человек не должен убивать человека, — спокойно ответила Раневская.
И тут стремительно последовала категоричная оценка «серого кардинала» партии, с отрепетированным руководящим жестом рукой:
— Это не наша идея. Не наша.
И Каганович быстро удалился.
Опасный номер
На гастролях в Ленинграде в 1950 году Фаину Георгиевну разместили в роскошном номере в гостинице «Европейская» с видом на Русский музей, сквер и площадь Искусств. Раневской здесь все очень нравилось, она с удовольствием принимала в своих апартаментах ленинградских друзей и как обычно травила им антисоветские анекдоты, ругала власть и тупых чинуш. Через неделю к ней зашел администратор и предложил переехать в такой же номер на другой этаж.
— Это почему вдруг? — возмутилась Фаина Георгиевна. — Номеров много, а Раневская у вас одна.
