Вера Эдлер фон Ренненкампф - Воспоминания
Моему мужу нередко доставалось за то, что он знакомил войска Виленского округа с нововведениями в германской армии. Муж мой считал это необходимым, знал, что война неизбежна, и надо знать своих противников, все нововведения и способы воевать, практиковавшиеся в Германии. Как же побеждать, если не знаешь врага? Опять повторить Японскую кампанию, когда думали, что шапками закидаем? Энергичному и боевому генералу было тяжело находиться под началом черепахи и бонвивана[134] Сухомлинова, но все-таки мой муж делал свое дело и находил способы реализовать свои идеи. Министр же часто делал ему неприятности и враждебно к нему относился.
Сухомлинов требовал, чтобы руководствовались своими, русскими <военными> уставами, упоминания же о германских уставах находил лишним. До него доходили слухи, что Ренненкампф в обществе офицеров часто говорил о близкой возможности войны с Германией. Сухом[линов] считал эти разговоры несвоевременными и вредными.
Предположения генерала Ренненкампфа относительно войны с Германией оправдались. Округ моего мужа оказался прекрасно подготовленным и показал себя с лучшей стороны. Это признавали даже враги, свои – русские и чужие – германцы, которые очень боялись и считались с армией генерала Ренненкампфа.
Генерал был очень религиозным человеком. Как дитя, он никогда не ложился спать, не помолясь Богу, и научил меня молиться. Спал мой муж очень мало, иной раз 3–4 часа. Жалел, что есть ночь и сон, поэтому пропадает много времени, а совершенно без сна существовать нельзя. Часто муж мой занимался в своем кабинете до глубокой ночи. Весь дом давно погрузился в темноту, только в кабинете генерала горел свет. Спали все, до прислуги включительно, только вокруг дома и у парадной двери сменялись и бодрствовали часовые. Генерал же сидел бессменно и работал.
Я часто его спрашивала, почему он так долго сидит в своем кабинете. Он мне отвечал, что ему поручено ответственное дело – целый округ на границе враждебного государства (Германии), поэтому следует уделять много внимания боевой подготовке войск. Враг умный, хитрый и хорошо подготовлен к войне. Надо неустанно следить за его вооружением и готовностью, изучать приемы врага по маневрам.
Муж мой был постоянно занят в разъездах по своим частям, ведь в его ведении находилось восемь губерний.[135] Он наслаждался службой: в маневрах, учениях, пробегах, стрельбах чувствовал себя как рыба в воде. Я часто думала, что он будет страдать, когда ему рано или поздно придется уйти в отставку. Так впоследствии и было…
Генерал сам работал и других заставлял. Знал, что <за это> многие на него роптали. Глупые и лентяи бежали от него в другие округа. Он их не жалел – скатертью дорога. Оставались дельные и настоящие воины. Генерал считал, что хороший военный должен быть храбрым, сильным, здоровым и любить свое дело. Война – не игрушка, она берет много здоровья и саму жизнь, но отдать все это за свою Родину – и честь, и счастье! Вот как смотрел мой славный генерал на свое дело!
Я никогда не видела мужа не в духе, усталым или раздраженным. Он отлично владел собой и был очень воспитан. В гостиной был обаятельным, дамы всегда приходили от него в восторг. Каждая хотела находиться поближе к нему, поговорить с ним, поиграть в карты. Дамы часто пикировались[136] между собой и шли ко мне, как к Соломону,[137] чтобы я разрешила их спор. Я много этому смеялась и говорила им: хорошо, что я не ревнива.
Генерал был идеальным мужем и отцом не только для своих детей, но и для моей дочери от первого покойного мужа. Он умел разговаривать с детьми, умел с ними обходиться так, что всюду, где были дети, они <буквально> прилипали к моему мужу и слушали его с большим интересом, забывая свои игры и делишки.
Между мной и мужем была разница в летах 24 года. Думаю, мало таких браков. Никто и никогда не поверил бы в эту разницу, поэтому я старалась этого не разглашать. Несмотря на свои годы, он был бодр, здоров и отлично выглядел. Мужу нельзя было дать его лет. Он часто мне говорил, что, когда я родилась, он вступил в брак с фон Тальберг,[138] которая впоследствии умерла от простуды и чахотки. Генерал очень чтил память своей первой чудной жены. Ее портрет всегда висел у него в кабинете.
Проходя как-то по главной улице Вильно – Георгиевскому проспекту, генерал увидел посреди него всадника, топтавшего несчастную еврейку, которая случайно попала[139] под ноги его лошади. Она была просто и бедно одета, по виду – базарная[140] торговка. Всадник никак не мог справиться с лошадью и все топтался на одном месте, а бедная еврейка визжала от страха и, вероятно, от боли.
В мгновение ока генерал очутился возле него, схватил коня за узду и осадил его назад. Затем помог торговке встать и, видя, что она не искалечена, усадил на извозчика. Заплатил ему и велел везти ее домой.[141] Повернувшись к оторопевшему всаднику, он возмущенно сказал: «Сударь, если вы не можете справиться со своей лошадью, то нечего вам и ездить. Извольте спешиться, взять лошадь под уздцы и вести ее домой». Всадник оказался графом Тышкевичем из большой польской семьи.[142] Он был так подавлен случившимся, что не вымолвил ни слова и в точности исполнил приказ моего генерала, как будто был его подчиненным. Думаю, что вид и манера, с которой он приказал графу, были очень грозны.
Мой генерал всегда по-рыцарски относился к женщинам. Пусть даже эта женщина была простой еврейкой-торговкой, но она была женщина. Так он объяснил мне свой поступок. Я подумала, что вся польская знать обозлится и объявит мужу войну за его обращение с аристократом, так как евреи у поляков были в большом презрении. Но вышло совсем не так – поляки молчали, а евреи подняли бунт. Даже в печати обвиняли моего генерала в том, что он «избил нагайкой на улице одну еврейку».
Вот тебе и заступничество! Можно ли так извращать факты? А еще говорили, что мой муж ненавидит евреев. За что же ему было их любить? Я предложила мужу сделать опровержение, и его ответ удивил меня. Он сказал, что газеты в большинстве случаев существуют, чтобы врать. Их сотрудники получают 5 копеек за строчку. Если их лишить возможности фантазировать, на что они будут жить? Еще он добавил, что у него нет времени вступать в полемику с еврейской газетой и, вообще, почти вся пресса в еврейских руках. Полное презрение – вот им ответ. Они отлично знают правду. Если же начать опровергать, то это будет на руку журналистам, начнется бесконечная полемика. Вскоре сам Тышкевич объяснил, как все было, и Вильна узнала правду. Так эта история и закончилась.
Еврейская пресса много зла принесла генералу. Обливала его грязью, писала о нем выдумки, когда он ушел в отставку и не был для нее страшен, особенно в начале революции. Тогда евреи никого не боялись, пришло их время быть во главе России. Бог – им судья. Они отомстили, как могли, за свое вековое угнетение. Часто было слышно от них: «Мы дали вам Бога, мы дадим вам и царя».
Во время революции, в самом ее начале, всплыло на поверхность все самое гнусное, нечистое, преступное и верховодило всем и всеми…[143]
Как-то к генералу пришел по делу врач в чине действительного статского советника,[144] если не ошибаюсь, окружной врач. Один из двух жандармов, которые всегда дежурили у нас в антре,[145] доложил мужу, что генерал такой-то желает его видеть. Мой муж не знал такого генерала и переспросил, кто это. Тогда жандарм пояснил, что это – доктор. Муж приказал жандарму правильно докладывать о посетителе: доктор или действительный ст[атский] советник. Но оказалось, что доктор сам велел так доложить.
Генерал ничего не сказал доктору об инциденте. Обсудили дело, по которому он пришел, и расстались. На другой день мой генерал отправился к этому доктору и велел его солдату-денщику доложить, что его желает видеть митрополит Ренненкампф. Солдат вытаращил глаза, ничего не понимал и не двигался с места. Он не знал, как доложить о митрополите, когда видел перед собой генерала, командующего войсками. Тогда генерал повторил все сказанное и пригрозил денщику, если тот не исполнит все в точности.
Вернувшись через минуту, солдат просил зайти. Навстречу мужу уже шел доктор. Увидев моего генерала, он широко раскрыл глаза и гневно оглянулся на доложившего солдата. Он никак не мог понять, о каком митрополите Ренненкампфе докладывал его денщик. Доктор превосходно понял преподанный ему урок и смутился. Мой генерал просил не винить денщика, потому что он сам велел ему так доложить.
Вспомнились мне два небольших происшествия с моим мужем в Крыму, когда однажды летом мы жили в Новом Симеизе. Муж любил природу, далекие путешествия пешком и верхом. На этот раз он пошел в горы пешком и очень долго не возвращался. Я уже начала беспокоиться, но даже не могла представить, в какой опасности он находился, и что в этот день я могла его потерять.
