Том Джелтен - Бакарди и долгая битва за Кубу. Биография идеи
На самом деле все это было для «Бакарди» нехожеными тропами. По словам Отто Райха, американца кубинского происхождения, который был послом США в Венесуэле, а затем стал лоббировать «Бакарди», руководство компании поначалу вовсе не хотело, чтобы их фирма была вовлечена в вашингтонские интриги. «У них были характерные для латиноамериканских корпораций представления о том, что политика — это грязь, — заметил Райх в интервью, которое он дал в 2007 году. — Они не хотели иметь ничего общего с политическими играми и лоббированием». Впоследствии Райх занял твердую позицию против Кастро во внешнеполитической команде при администрации Джорджа Буша, а тогда всячески подталкивал руководство «Бакарди» не сдаваться. «Я постоянно твердил им: «Надо играть свою роль!»» Однако самым неудачным для руководства «Бакарди» было то, что хлопоты, связанные с борьбой с совместным предприятием «Гавана-Клуб», запятнали, пусть и на время, сложившуюся прогрессивную репутацию фирмы и затмили долгие годы, когда она славилась своей активной гражданской позицией. От Кубы до Пуэрто-Рико, от Майами до Бразилии фирму «Бакарди» знали как честного работодателя, как корпорацию, наделенную гражданской отвественностью, покровительницу искусств, защитницу окружающей среды. По правде говоря, было бы ошибочно искать особый подтекст в политической деятельности компании с 1994 по 2004 годы. В эти же годы компания отличалась мудрыми инвестиционными решениями, приобретением престижных брендов и настолько бурным приростом капиталов, что его не могли предсказать никакие финансовые аналитики. В целом поведение «Бакарди» в конце девяностых скорее укрепило, нежели подорвало репутацию фирмы в алкогольной индустрии.
Более того, продвижением лоббированного законодательства в конгрессе США занималась отнюдь не одна фирма «Бакарди». Американские корпорации, в том числе и американские филиалы зарубежных фирм, не раз и не два предпринимали подобные попытки. «Бакарди» отличалась от них лишь тем, что ее деятельность, связанная со спорами по поводу торговой марки «Гавана-Клуб», следует понимать в широком контексте долгой истории участия фирмы в кубинских делах. Это была компания с глубокими кубинскими корнями, и владела ей по-прежнему кубинская семья. У нее были причины заявить свои права на то, чтобы считаться создателем кубинского рома, и члены семьи давно считали, что как только можно будет перестать оглядываться на Фиделя Кастро, компания вернется на остров. Этот день стремительно приближался. Однако эпизод с маркой «Гавана-Клуб» отчетливо показал, что воссоединение «Бакарди» с Кубой произойдет на принципиально новых условиях — теперь это была богатая и умудренная опытом алкогольная империя, еще одна международная корпорация, привыкшая сталкиваться с глобальными конкурентами и одерживать над ними триумфальные победы.
В каком-то смысле Куба превратилась для нее в очередное поле боя.
Глава двадцать третья
Кто получит Кубу
Солнечным июньским днем 2001 года Фидель Кастро выступал на митинге под открытым небом с обычной пламенной речью — и вдруг пошатнулся, голос у него ослабел, лицо внезапно заблестело от пота. Он поднял руку, чтобы вытереть лоб — и вдруг рухнул лицом вниз. Сотрудники службы безопасности в форме мгновенно оказались рядом и бережно помогли Фиделю спуститься со сцены. Один из офицеров, готовый выхватить пистолет, пристально вглядывался в притихшую толпу. Никто никогда не видел, чтобы Фидель падал в обморок. Самый верный его соратник министр иностранных дел Фелипе Перес Роке, бледный от ужаса, подскочил к микрофону и прокричал: «¡Calma y valor!» — «Сохраняйте спокойствие и мужайтесь!» Многие в толпе в ответ замахали крошечными кубинскими флажками, которые им раздали перед началом митинга. «Фидель, Фидель, Фидель!» — скандировали они.
Кратковременный обморок Кастро напомнил кубинцам очевидный, но редко признаваемый факт — Фидель старик, силы покидают его, и однажды настанет день, когда он не сможет больше править островом. Не прошло и нескольких часов, как у дверей видных гаванских диссидентов появились агенты государственной безопасности. Все уже знали, что Кастро совершенно оправился, однако власти по-прежнему хотели показать, что режим разберется с любой политической неожиданностью. В Майами, где мир кубинской эмиграции долгие годы дожидался, когда же Кастро наконец умрет, новости о его «болезни» в течение несколько часов обсуждались во всех программах испаноязычных радиостанций.
В октябре 2004 года Кастро споткнулся и упал, когда сходил со сцены после церемонии вручения дипломов. Он сильно ударился об пол и повредил руку и колено.
Падение было заснято на телекамеру, однако сторонники старика-comandante вовсе не хотели, чтобы видеоролик, где он неуклюже валится с ног, транслировался по всей Кубе.
Сюжет не пустили в эфир. Но это было уже неважно — дряхлость Кастро ни для кого не была секретом. Год и девять месяцев спустя, за две недели до восьмидесятилетнего юбилея Кастро, его личный секретарь выступил по кубинскому телевидению и заявил, что у Кастро был «острый приступ внутренней болезни», и ему сделали «сложную» хирургическую операцию. Президентские, военные и политические обязанности Кастро целиком перешли к его брату Раулю. Впервые на памяти большинства живущих ныне кубинцев страной управлял уже не Фидель.
Некоторые эмигрантские лидеры в Майами убеждали островных кубинцев воспользоваться случаем и поднять восстание. «На Кубе настала пора для компании гражданского сопротивления, гражданского неповиновения», — сказал конгрессмен-республиканец Линкольн Диас-Балар, отец которого Рафаэль был когда-то свояком Кастро. Раньше в подобных случаях Диас-Балар стоял за морскую блокаду Кубы, и цитировали его слова, что правительству США следует обдумать организацию политического убийства Кастро. Теперь он открыто предвкушал столкновение между кубинским народом и службой безопасности — верными fidelista. «Настало время, когда военные должны отказаться стрелять. Они или встанут на сторону кубинского народа, или покроют свои имена позором», — сказал он, как будто мог предсказывать будущее. Это было не так. В месяцы, которые последовали за уходом Кастро со сцены, не было никаких волнений, никаких вспышек насилия, никаких особенных карательных мер со стороны службы безопасности.
Четыре десятилетия лидеры кубинской эмиграции, жившие на юге Флориды, вроде Диас-Балара — не говоря уже о Пепине Боше и других игроках на стороне «Бакарди» — постоянно заблуждались в своих оценках происходящего на Кубе и делали неверные прогнозы. Эти заблуждения отражали, насколько легко принимать желаемое за действительное, насколько сильно изменилась Куба по сравнению с представлениями эмигрантов, насколько велик был разрыв между жизнью эмигрантов на юге Флориды и реалиями жизни на острове. С другой стороны, существенная часть населения Кубы утратила всяческую веру в революцию Кастро, а власти предержащие отнюдь не были уверены, что останутся у кормила, когда Фиделя не станет. Реакцию населения на то, что Кастро сошел с общественной сцены и удалился от публики, невозможно даже назвать.
