Джордж ван Фрекем - Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера
Есть и другое переживание, по значимости сравнимое с откровением Риенци, и на него также легко указать. Это момент, когда Гитлеру, пациенту военного госпиталя в Пазевалке, местный пастор сообщил, что Германия проиграла войну, а император отрекся от престола. В «Майн Кампф» Гитлер посвятил описанию этого случая не менее трех страниц. «Что касается меня, то когда этот старичок [то есть пастор] продолжил свой рассказ и сообщил нам, что теперь мы должны положить конец этой длинной войне, так как она проиграна, а мы во власти победителя, я был полностью раздавлен… Оставаться и слушать я больше не мог. Меня окружила тьма. Шатаясь, я еле добрел до своей койки и спрятал раскалывающуюся голову между подушкой и одеялами. Я не плакал с того момента, когда стоял у могилы матери… Следующие дни были ужасны, а ночи еще хуже… Во время этих ночей росла моя ненависть – ненависть к организаторам этого подлого преступления». Гитлер имеет в виду немцев, членов правительства, которые по указанию «евреев» приняли и подписали перемирие. «В последующие дни мне стала ясна моя судьба… С евреями прийти к взаимопониманию невозможно. Это должно быть твердое и нерушимое “или – или”. И про себя я тогда решил, что займусь политической работой»185.
Это переживание в Пазевалке[25] было для Гитлера не менее важным, чем полученное примерно тринадцатью годами ранее откровение о своей судьбе на Фрайнберге. В каком-то смысле оно было подтверждением: «Мне стала ясна моя судьба». Рассказ Гитлера указывает на то, что в Пазевалке он прошел через глубокий экзистенциальный кризис. «Из страданий, из беспросветного отчаяния… Гитлера неожиданно вызволило “сверхъестественное видение”», – пишет Джон Толанд186. Согласно Рону Розенбауму, он пережил «что-то вроде трансформирующего видения или галлюцинации. Это был момент преображения, изменяющего жизнь… У Гитлера появились и миссия, и миф, которые приведут его к власти пятнадцать лет спустя». Розенбаум также упоминает, что Гитлер «слышал голоса» или «имел чудесное видение свыше» и что «Гитлер сам утверждал, что получил в видении указание освободить Германию от евреев и большевиков»187.
В докладе Вальтера Лангера в Управление стратегических служб мы находим следующее: «Именно тогда, когда он был в госпитале в Пазевалке, страдая от истерической слепоты и немоты, у Гитлера было видение о том, что он освободит немцев из рабства и сделает Германию великой. Именно это видение подвигло его на политическую карьеру и оказало решающее влияние на ход мировых событий. Это видение больше, чем что-либо еще, убедило его в том, что он избран провидением и ему суждено исполнить великую миссию. Вероятно, это самая необычайная характеристика зрелой личности Гитлера, именно это и ведет его “с безошибочностью сомнамбулы”». Более того, Лангер приводит следующие слова Гитлера из интервью Pariser Tagezeitung, опубликованного 23 января 1940 года: «Когда я был прикован к постели [в Пазевалке], ко мне пришла мысль, что я освобожу Германию и сделаю ее великой. Я немедленно понял, что так и случится»188. И все это несмотря на то, что Гитлер в те дни был одиноким нулем.
Хотя Гитлер, очевидно, не говорил всей правды о том, что Хаффнер называет «пробуждением в Пазевалке», он, тем не менее, никогда этого не скрывал, точно так же, как не скрывал и своего переживания на Фрайнберге в Линце. Оба опыта схожи и в некотором смысле дополняют друг друга. В видении в Пазевалке, скорее всего, была добавлена идентификация евреев в качестве врагов его задания по преобразованию мира. Итак, теперь ему были явлены три основные опоры его мировоззрения: спасение Германии, его руководящая роль в этом и противодействие евреям, под какими бы личинами те ни скрывались. Гитлер намеренно исказил истину, написав, что «заняться политической работой» он решил в Пазевалке. В действительности это случилось летом следующего года в Мюнхене. Возможно, так он хотел скрыть факт, что решение было принято не им самим, или не вполне самостоятельно, или было принято при обстоятельствах, которые он не хотел раскрывать.
Переживания в Пазевалке и на Фрайнберге – так же, как и большинство решающих моментов в жизни Гитлера – неприемлемы для тех, чье мировоззрение не оставляет места для «сверхъестественных» или «сверхматериальных» феноменов. В монументальной биографии Гитлера, написанной Кершоу, мы, например, читаем: «В начале двадцатых годов Гитлер часто упоминал о переживании в Пазевалке. Имеется и приукрашенная версия, которую он вставил в “Майн Кампф”. Нескольким приближенным он рассказывал, что, когда, ослепнув, он находился в Пазевалке, он получил там что-то вроде видения, контакта или вдохновения о том, что он должен будет освободить немецкий народ и вновь сделать Германию великой. Это очень маловероятно. Этот якобы религиозный опыт служил для создания ореола таинственности вокруг его личности; это играло на руку Гитлеру, так как было ключевой составляющей мифа о фюрере. Уже за два года до мюнхенского путча многие его последователи были знакомы с ранним вариантом этого мифа».189 Такого рода утверждения ничего не объясняют. Профессиональный и пользующийся большим уважением историк Алан Буллок заслуживает нашей благодарности за то, что изменил основу своего понимания Гитлера. Он признал, что у него нет никакого ясного и окончательного объяснения этого человека. Он даже сказал Рону Розенбауму следующее: «Думаю, мистикам есть что сказать по этому вопросу»190.
Считать фантастичным или не относящимся к делу то, что Гитлер сам неоднократно говорил о своих фундаментальных переживаниях, в особенности если его свидетельства, прямые или косвенные, проливают свет на важнейшие факты, – по меньшей мере, неразумно. Неразумно также отметать бесчисленные свидетельства заслуживающих доверия и хорошо осведомленных людей о том, каким они видели Гитлера. Эти свидетельства не вписываются в систему взглядов, преобладающую в научном сообществе; но едва ли разумно объявлять их необоснованными и даже ложными просто потому, что у нас нет инструментов для их интерпретации.
События в Линце и Пазевалке были переживаниями медиума. Их аутентичность подтверждается последующими историческими событиями, которые говорят о том, что это было чем угодно, но не простыми иллюзиями или галлюцинациями. Это, в сущности, и было тем, во что верил Гитлер, именно это стояло за его поразительными деяниями, причем полный объем этих откровений он хранил в тайне. Капитан Майр мог что-то знать или подозревать об этом. Дитрих Эккарт, скорее всего, был посвящен в эту тайну. Именно поэтому он взял Гитлера под покровительство и с таким тщанием, преданностью и убежденностью придал вместе с Майром первый импульс его карьере. В утверждении Эккарта, реальном или апокрифическом, что он автор музыки, под которую пляшет Гитлер, есть доля истины. Все это объясняет, почему Гитлер смог выйти на политическую сцену с полностью готовой программой; почему он принял решение, от которого уже не мог отступиться (ведь он не мог избежать явленной в откровении судьбы); почему он не мог смириться с тем, чтобы кто-то стоял выше его или наравне с ним; и почему он никогда не отклонялся от единожды выбранного направления.
