Джордж ван Фрекем - Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера
Первым важным эпизодом в восхождении Адольфа Гитлера было то, что мы назвали «превращением», а другие «разворотом» или «поворотной точкой». Эта загадочная трансформация в его личности произошла летом 1919 года. А именно между тем днем, когда капитан Карл Майр сказал небрежно: «А, это Гитлер из полка Листа», и днем, когда он очень уважительно попросил этого капрала разъяснить другому армейскому пропагандисту еврейский вопрос. Между этими двумя датами что-то произошло. Настолько важное, что австрийского капрала сочли нужным ввести в маленькое секретное крыло общества Туле, в DAP. Нечто, объясняющее и тот поразительный факт, что Гитлер вошел в политику полностью подготовленным. Он уже знал, что этот ничтожный политический кружок он использует в качестве плацдарма для создания массового движения, основанного на новом революционном миропонимании. Он вошел в эту партию с готовым планом, с намерением захватить ее, понимая, что его выход на политическую сцену был «непреложным решением, определяющим жизнь».
Как случилось, что Гитлер, который в мае 1919 года не был антисемитом – во всяком случае, не был им открыто, – в последующие месяцы стал воинствующим юдофобом? Как удалось Гитлеру создать основы своего мировоззрения, в котором арийские германцы являются мировой расой господ, сам он послан для того, чтобы вести этот народ к вершинам славы и власти, а евреи являются главными противниками в грядущей апокалиптической битве? Все авторитеты сходятся в том, что убеждения Гитлера оставались неизменными с самого начала его политического пути. Он демонстрировал «удивительное постоянство цели» (Дж. П. Стерн). Обычно обретение новой парадигмы, новой ментальной составляющей происходит поэтапно. В случае же с Гитлером это, по всей видимости, произошло довольно внезапно.
Гитлер считал себя призванным, мессией, носителем нового революционного мировоззрения, которое лишь он один способен осуществить. Следовательно, ему нужно обладать для этого абсолютной властью. Лишь он знает тайную миссию во всей ее полноте – и это противоречит одному из мифов, созданных историками, о том, что якобы поначалу он был лишь «зазывалой», собирающим толпы для нового исторического дела. В начале нашего повествования мы показали, что порой он действительно изображал из себя такого «зазывалу» – но лишь для отвода глаз, для того, чтобы не показаться смешным в обстоятельствах, когда еще не было возможности раскрыть свои замыслы полностью. Однако именно он был человеком, посвященным в тайну того, что надлежит совершить. Именно он был героем, избранным для исполнения этой миссии, и рядом с ним не было места ни для кого другого. Он продемонстрировал это при первой же представившейся возможности – в июле 1921 года. Тогда он сделал смелый ход, подав в отставку и поставив других руководителей DAP перед дилеммой: либо постепенно сойти с политической сцены, либо сделать Гитлера «единолично ответственным» за партию.
Человеком, открывшим истинного Гитлера, был Дитрих Эккарт. Мы встречаемся с ним в каждой поворотной точке карьеры Гитлера, вплоть до смерти Эккарта в последние дни 1923 года. Он буквально создал Гитлера. Это не слишком сильное утверждение. Достаточно вспомнить о тех исключительных почестях, которые Гитлер воздавал своему «другу, который был ему как отец родной». Эккарт действительно был «крестным отцом» Гитлера, а именно тем, кто обнаружил его, дал ему посвящение и взял под свою защиту. Так в масонских и других тайных обществах называли людей, играющих эту роль. Значимость его влияния на судьбу Гитлера должна быть не меньшей, иначе невозможно понять, почему именно его именем с такими фанфарами завершается «Майн Кампф».
Эккарт, хоть и завзятый индивидуалист, был образцовым представителем своего времени. Он был поэтом, драматургом и плодовитым публицистом, ведущим активную светскую жизнь. Он также был воинствующим националистом, знакомым с десятками важных людей не только в Мюнхене, но и в Берлине и в других местах. Более того, он был открытым антисемитом, отлично знающим литературу по этому вопросу и вносящим в нее свой оригинальный вклад. И он был тесно связан с обществом Туле, а значит, и с сильными Germanenorden вкупе с Пангерманским союзом.
Мы уже познакомились с атмосферой, в которой жили эти тайные организации. Они играли решающую роль в борьбе против той части немецкого народа, которая имела левые устремления. Даже в области политики их действия всегда засекречивались. Это были тайные заговоры, они вели политику силы, порой прибегая к убийствам. И все же это было лишь поверхностным движением в мире того времени, насыщенном оккультизмом и полном религиозных ожиданий. (Считалось, что Germanenorden создан в ответ на вызов, брошенный тайными еврейскими обществами и происками «сионских мудрецов».) В Эккарте легко увидеть знакомые нам германские устремления, а также и «оккультный» способ воспитания, примененный им к своему ученику Адольфу Гитлеру.
Свидетельства того, что Гитлер обладал оккультными силами, являются историческими фактами – как бы академические историки ни пытались замалчивать их. В своей книге «Гитлер и Сталин – параллельные жизни» Алан Буллок пишет: «В экземпляре наполеоновских “Размышлений”, находившемся в его библиотеке, Сталин выделил абзац: “Именно в тот вечер в Лоди я поверил в то, что я – необыкновенный человек. Меня стало снедать желание совершать великие вещи, о которых до того времени я мог лишь мечтать!” Однако ни в случае Сталина, ни в случае Гитлера у нас нет указаний на подобный момент откровения»184. Как мы видели несколькими страницами ранее, это очевидная неправда, во всяком случае, в том, что касается Гитлера. Август Кубицек зафиксировал этот момент: сразу после того, как он и его друг Ади впервые побывали на исполнении «Риенци» Вагнера. Не менее важным является пересказ Гитлером этого самого события Винифред Вагнер и его слова: «Тогда-то все это и началось». Эти моменты кажутся заслуживающими упоминания Бригитте Хаман (2002), Анне Марии Зигмунд (2000) и Ральфу Ройту (2003). Действительно, многие историки молодого поколения в гораздо большей степени, чем их старшие коллеги, готовы учитывать все исторические свидетельства, включая и те, которые сложно интерпретировать в рамках общепринятого господствующего мировоззрения.
Есть и другое переживание, по значимости сравнимое с откровением Риенци, и на него также легко указать. Это момент, когда Гитлеру, пациенту военного госпиталя в Пазевалке, местный пастор сообщил, что Германия проиграла войну, а император отрекся от престола. В «Майн Кампф» Гитлер посвятил описанию этого случая не менее трех страниц. «Что касается меня, то когда этот старичок [то есть пастор] продолжил свой рассказ и сообщил нам, что теперь мы должны положить конец этой длинной войне, так как она проиграна, а мы во власти победителя, я был полностью раздавлен… Оставаться и слушать я больше не мог. Меня окружила тьма. Шатаясь, я еле добрел до своей койки и спрятал раскалывающуюся голову между подушкой и одеялами. Я не плакал с того момента, когда стоял у могилы матери… Следующие дни были ужасны, а ночи еще хуже… Во время этих ночей росла моя ненависть – ненависть к организаторам этого подлого преступления». Гитлер имеет в виду немцев, членов правительства, которые по указанию «евреев» приняли и подписали перемирие. «В последующие дни мне стала ясна моя судьба… С евреями прийти к взаимопониманию невозможно. Это должно быть твердое и нерушимое “или – или”. И про себя я тогда решил, что займусь политической работой»185.
