Джузеппе Гарибальди - Джузеппе Гарибальди. Мемуары
Одержанные Гарибальди победы, привлечение им на свою сторону широких народных масс напугали Кавура и Виктора-Эммануила II, приводили в ужас Наполеона III. Поэтому, мало того что ему не давали оружия, его вдобавок еще посылали на наиболее опасные позиции, а иногда — на верную гибель.
Недоброжелательное отношение главного командования к Гарибальди заметили военные обозреватели того времени, об этом с негодованием писали Маркс и Энгельс. «Возможно, — писал Энгельс 30 мая 1859 г., — что, направляя Гарибальди в Ломбардию, Луи-Наполеон и Виктор-Эммануил рассчитывали погрубить его и его добровольцев — элементы, пожалуй, слишком революционные…»[446] Почти то же самое писал Маркс: «По-моему мнению, Гарибальди нарочно посылают на такие позиции, где он должен погибнуть»[447].
Эти замечания Маркса и Энгельса впоследствии получили подтверждение самого Гарибальди. В своих воспоминаниях он рассказывает, что его корпус умышленно ставили в тяжелое положение; был даже случай, когда главное командование пьемонтской армии послало его с 1800 добровольцами против австрийских войск (в Лонато), заранее зная, что в этом районе расположена многотысячная армия противника. «Это была западня, чтобы погубить горсть храбрецов, действовавших на нервы некоторым большим воякам», — пишет Гарибальди[448].
Одной из причин неприязни главного командования к Гарибальди и тайной борьбы против него пьемонтского правительства явилась проводимая им социальная политика в освобождаемых районах. Гарибальди не мог заниматься только военными делами, жизнь заставляла его решать и социальные вопросы, из которых аграрный был наиболее острым. Этот вопрос снова стал перед представителями буржуазно-демократического лагеря, к которому принадлежал и Гарибальди. Разработанной аграрной программы у него не было, однако он понимал, что для национально-освободительного движения крестьянство представляет огромную силу. В одном из воззваний он обращался к землевладельцам с призывом отдать часть своего излишка зависящим от них людям. Сам он старался, чем только мог, облегчить учесть крестьян. В занятых им районах он освобождал крестьян от непомерных налогов. Так, например, придя в Бергамо, Гарибальди узнал, что неприятель обложил деревни Бергамской долины податью. Он тут же издал распоряжение об отмене всех налогов и податей и «спас, — как он говорил, — многих бедных селян от разграбления»[449].
Такая политика Гарибальди имела следствием стремление широких народных масс стать под его знамена. Но увеличить численность его отряда ни Кавур, ни главное командование не разрешали.
Победы Гарибальди, его популярность среди итальянских патриотов вызывали зависть и опасения пьемонтского командования и, особенно, бонапартистских вояк. За действиями народного героя была установлена полицейская слежка. К. Маркс писал по этому поводу:
«…Парижский корреспондент „Times“ пишет сегодня, что бонапартисты уже сильно ворчат насчет „славы“ Гарибальди и что в его отряд проникло „несколько отборных полицейских агентов“, посылающих подробные донесения о нем…»[450]
Как бы то ни было, австрийская армия, которой командовали бездарные военачальники, терпела поражение за поражением. В июне 1859 г. союзная армия одержала победу над австрийскими войсками при Мадженте, а французы разбили их при Сольферино.
Успешная борьба против австрийцев на фронтах дала новый толчок развитию революционного движения. Народные волнения вспыхнули в Тоскане, Парме, Модене, в Папском государстве. Национально-освободительное движение принимало широкий размах и могло привести к созданию единой и независимой Италии. Это уже не входило в планы Наполеона III. Поэтому он, решив, что после одержанных побед сможет добиться от австрийского императора нужных ему уступок, поспешил за спиной своего союзника закончить войну. Наступило Виллафранкское перемирие (11 июля 1859 г.).
Гарибальди был полон гнева и не признавал перемирия. Но он был рад тому, что это перемирие, наконец, даст ему и всем итальянским патриотам свободу действия: закончилась королевская война и начнется настоящая народная война.
Это позорное перемирие, которое закрепило раздробленность Италии и дополнило австрийский гнет французским диктатом, вызвало взрыв возмущения в душе каждого итальянца. Это перемирие оскорбляло национальные чувства народа, поднявшегося на решающую борьбу с иноземным притеснителем и готового на любые жертвы, чтобы достигнуть объединения своей страны. «Возникновение итальянской нации, — писал К. Маркс по поводу Виллафранкского договора, — сопровождается изощренным оскорблением…»[451] Демократические силы Италии не признавали этого перемирия. По всей стране поднялось могущественное движение народных масс. Подытоживая свою статью о Виллафранкском договоре, Маркс писал, что «в дело может вмешаться итальянская революция, чтобы изменить картину всего полуострова»[452]. Произошло так, как предвидел Маркс. В течение лета 1859 г. массовые выступления с каждым днем все расширялись, накал революционной энергии усиливался. Особенно сильным было негодование широких масс в Центральной Италии. В результате народных восстаний в герцогствах Тоскана, Модена, Парма и в Романье в сентябре 1859 г. были образованы временные правительства и Ассамблеи этих территорий приняли постановление об их присоединении к Сардинскому королевству.
Только на юге Италии в королевстве Обеих Сицилий — наиболее деспотическом государстве на Апеннинском полуострове — почти все осталось без изменений. Но революционная волна бурлила и здесь.
«Вести из Центральной Италии побуждали к военным действиям», — писал впоследствии Гарибальди о событиях тех дней[453]. Он двинулся в столицу Тосканы — Флоренцию — на помощь восставшему народу. Однако, прибыв туда, Гарибальди убедился, что ему придется иметь дело со сторонниками Кавура, уже успевшего захватить руководство движением в свои руки.
Либералы, ставшие во главе временного правительства Тосканы, вместо того, чтобы принять меры против организовывавшейся контрреволюции, просили Гарибальди «успокоить народ».
К Гарибальди вновь стекались толпы добровольцев со всех концов страны, и массы требовали поставить его во главе всех вооруженных сил Центральной Италии. Но трусливые либералы разрешили ему командовать только одной дивизией, а добровольцев отправляли обратно домой. Всеми этими интригами руководили из Пьемонта.
