Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора
Я дал себе на эстетические переживания лимит времени в два часа, потому что твердо решил побывать на приеме, устраиваемом Лебедем. Мысль у меня была такая: во-первых, нельзя, чтобы подумали, что я сума переметная и дружу сегодня с Лебедем, а завтра с Путиным. А во-вторых, всегда в глубине у меня соображения об институте, надо, чтобы любая власть его и ценила, и любила. Но, наверное, я приехал в Дом союзов зря. В половине десятого концерт уже закончился, и в фойе оставались только приглашенные на банкет люди. Тут же я встретил Валеру, с которым летал в Красноярск, Володю Полушина. Они оба, кажется, из администрации губернатора. Рядом с ними стояла и писательская команда: Володя Еременко, редактор «Литроссии», Арсений Ларионов, Валентин Сорокин и Петр Лукич Проскурин. Чуть поговорили, тут же мимо нас ледяной глыбой, затянутый в смокинг, с бабочкой на мощной шее, проскользнул губернатор со свитой, и все повалили вослед. Охрана у входа в банкетный зал тщательно все фиксировала и проверяла билеты. К моему удивлению, мы, как в старое время сказали бы — «группа писателей», замешкались и оказались в самом конце стола. Мы пили и ели, какие-то ребята — «на двадцать человек охраны одна бутылка водки и два бутерброда» — уносили от нас то блюдо с колбасой, то тарелки, рюмки и бутылки, говорили о чем-то своем, но я цепко заметил, что и ни у кого не было попытки перевести хотя бы Петра Лукича в заздравный губернаторский угол. Вот как интересно получается. Все совершенно самостоятельны. Всем никто не нужен, но все время апеллируют к писателю как к гаранту интеллектуального суверенитета, а вот когда писатель появляется, прихорашивается и сердце у него трепещет: вспомнили! — о нем забывают, и он пирует в лучшем случае с охраной, которая старается вырвать из-под него блюдо с полукопченой колбасой.
12 ноября, пятница. Это обычный кошмар конца года. Мое расписание: в половине двенадцатого встреча с китайской делегацией, в три переговоры с Ильей Шапиро по поводу неуплаты аренды, в пять приедет Сережа Шолохов с интервью для своей новой литературной передачи. Ой, как я не люблю говорить о литературе. Я за ней по-настоящему не слежу, мало ее читаю и не люблю строить из себя в этой области знатока. Обо всем этом писать грустно.
На переговоры взял как поддержку и свидетелей Людмилу Михайловну, Сергея Петровича, Сережу Лыгорева и Костю из бухгалтерии. Первое, что сделал Илья, увидев столь обширную делегацию, накричал на Костю, который неверно сделал бухгалтерскую сверку. Илья Геннадьевич принадлежит к типу наших арендаторов, которые все время начинают вспоминать кризис 17 августа, как будто бы институт жил и живет вне этого кризиса и должен помогать винному торговцу. И очень при этом гордится, что гасит все счета за телефонные переговоры, тем самым как бы включаясь в весь процесс высшего образования. Одна цифра, произнесенная им, вызывает уважение — 700 тысяч долларов, которые он выплатил институту с начала аренды. Но лучше бы их выплатило государство. Включив в арендную плату стоимость электричества и всех коммунальных услуг, в том числе и уборку мусора, мы тем самым кредитуем ведомство Ильи Геннадьевича.
Все грустно и мерзко. В Чечне идет полномасштабная война, делают до 100 боевых вылетов. Но все же мне кажется, здесь и с чеченской стороны не очень чисто. Я вспоминаю этих старых женщин перед телекамерой, которые поддерживали Дудаева и Мосхадова. Нужна железная работа, привычка к труду, а не привычка к несчастьям.
B. C., кажется, за ее книгу «Болезнь» дают государственную стипендию. Это, по-моему, для нее единственный проблеск за последние времена.
14 ноября, воскресенье. Выходные провел на даче. Топил баню, такое ощущение, что вернулись времена пяти-шестилетней давности, когда физически мне все было легко. Вечером позвонил Анри Суренович Вартанов, пришлось срочно садиться за «впечатления» для «Труда». Впечатления составились после двух часов просмотров с кнопки на кнопку.
«Как-нибудь обязательно поговорим о «битве компроматов», которую так не любят наши политики. Но обратили ли вы внимание, что есть ряд лиц, к которым никакой компромат вроде бы и не приклеивается? Во-первых, это, конечно, люди, далекие от денег, от собственности, а во-вторых, это люди особого нравственного склада. В этой связи хотелось бы напомнить о воскресном интервью Павла Павловича Бородина, начальника хозяйственного управления президента, которое он дал на шестом канале Станиславу Кучеру. Очень талантливо Павел Павлович довел до всеобщего сведения, что он очень честный, очень порядочный, очень знающий и очень энергичный руководитель. Был и еще ряд «очень». Мы даже узнали, какая у него зарплата — третья по величине в стране. Банкиры и прочие здесь не в счет. Банкиры не живут в одном подъезде с президентом. Обо всем другом, сокровенном, несмотря на крайнюю заинтересованность и иезуитский напор интервьюера, интервьюируемый так ничего и не сказал. Проявил здесь просто выдающиеся способности. Кое-что, на мой взгляд, правда, выдала телекамера, которая иногда, особенно на крупных планах, работает с убийственной беспощад-ностью.
Из телепотрясений — несколько эпизодов, которые можно поставить в ряд. Показали, как перед камерой заложнику отстреливали палец. Сначала один, а потом другой. Потом показали чеченского посланца во Франции, — хорошо одетого и отлично артикулирующего человека, показали несчастную чеченку-беженку, которая рассказала, как она страдала и от русских бомбежек, и от собственных боевиков, которые могли вломиться ночью в дом. Все эти люди говорили по-русски. Это потрясало. По-русски человек с маской на лице требовал у другого, который умолял родственников собрать деньги: «Вытяни палец, указательный покажи…» Потом звучал выстрел, потом крупным планом показали обрубок пальца с костью и кровь… Вспомнились в этот момент героические репортажи Елены Масюк».
Когда приехал с дачи домой, то у меня на автоответчике стояло известие: умер дядя Толя, брат моего покойного отца. Ему далеко за восемьдесят. Потом я узнал, что он сидел на стуле и внезапно и тихо умер. В свое время после ареста моего отца в 43-м году дядя Толя вставил в свою русскую фамилию лишнюю согласную букву и стал Ессиным. Я все это осмыслил потом: здесь и боязнь за себя, и боязнь за семью. В то время дядя Толя тоже работал прокурором, как и мой отец. Горько стало удивительно.
15 ноября, понедельник. Завтра начинается X съезд Союза писателей России, но сегодня, в четыре, объявлен пленум. Мне не очень понятно, пленум чего? Пленум еще не начавшегося съезда? На пленуме без особых сложностей выверяется список правления, так называемого совета «старейшин», секретариата и список президиума, который завтра будет предложен делегатам. Но, собственно, все делегаты уже сидят здесь, в зале. Есть сложности: на маленькой сцене можно разместить только 25 стульев — это максимум того, что может «вместить» президиум. Значит, могут оказаться недовольные. Делегаты все благостные, выдали суточные. И я получил 250 рублей. Впервые я обращаю внимание на прелесть формул: «Есть предложение согласиться…», «Давайте посоветуемся по списку правления». Мы со всем согласились. Когда читали списки, я понял, что если один раз попал, если вкусил, то это навсегда и всегда будет хотеться.
