Владимир Архангельский - Фрунзе
Эшелонами подходили орудия — питерские, московские, уральские; пулеметы и винтовки — тульские, ижевские; сабли — златоустские. Своим ходом шли бронепоезда — сормовские, брянские. Хуже было с теплой одеждой, обувью, питанием. И Фрунзе рассылал депеши по России и Украине, прося поддержки.
Тем временем назревал конфликт в 6-й армии между строптивым и беззаветно храбрым Блюхером и довольно вялым Авксентьевским. Конфликт достиг накала, и Михаил Васильевич счел за благо пожертвовать командармом-6. Он взял его к себе в штаб, а в армию направил волевого, исполнительного Августа Корка.
Теперь дело шло к последнему штурму белой армии. Врангель оседлал дугу: Александровск — Мелитополь — Серогозы. Можно было резать путь его отхода в Крым ударом на Перекоп и Геническ. Но это была, так сказать, теория нанесения удара. Практика с ней расходилась, и Фрунзе — на виду у всей страны — не мог подвергать неоправданному риску жизнь десятков тысяч бойцов. И увидеть крушение заветного своего плана.
У барона сложилась очень сильная ударная группа конницы и пехоты возле Серогоз — между Мелитополем и Каховкой. Даже свежий Конный корпус Каширина был против нее слаб, надо было дожидаться подхода 1-й Конной армии. Другие части и соединения последний месяц почти не выходили из атак: их надо было расположить на отдых, одеть и накормить. К тому же третий день беспрерывно лил дождь, перемежаясь по ночам с мокрым снегом, многим бойцам негде было укрыться в голой степи и обсушить одежду.
Приходилось ждать. И Фрунзе умел это делать, не теряя бодрости духа. Во всех приказах и директивах фронту ясно выражалась его уверенность в победном исходе предстоящей операции.
В радужных тонах он с Гусевым направил телеграмму Владимиру Ильичу, в которой сообщалось о полном крушении стратегического плана Врангеля. Тот хотел с Правобережья стать хозяином у Черного моря. Но это оказалось ему не по силам. В семидневных последних боях барон потерпел полное поражение.
Ленин решил охладить их пыл: «Получив Гусева и Вашу восторженные телеграммы, боюсь чрезмерного оптимизма. Помните, что надо во что бы то ни стало на плечах противника войти в Крым. Готовьтесь обстоятельнее, проверьте — изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма».
— Ты что-либо понимаешь? — Михаил Васильевич явно был удручен тоном этой телеграммы. — Меня не было два дня в Харькове, в чем дело, Сергей Иванович?
Гусев пожевал мясистые губы, снял и протер пенсне.
— Видимо, виноват я. Елене Дмитриевне Стасовой я подсказал, что о телеграмме Ильичу не плохо бы сообщить в газеты. Она вот и пишет мне, что Троцкий в бешеной злобе потребовал срочной инспекции и полного переворота в нашем штабе: ты и я — мы с ним — антиподы. Но его атаку отбили в ЦК. Разумеется, Владимир Ильич рассердился и окатил нас холодной водой.
Чтобы развеять у Ленина какие-либо сомнения в успехах Южного фронта, Михаил Васильевич 18 октября направил депешу в Кремль:
«Наш успех на фронте 6-й и 2-й Конной армий, несомненно, имеет значение перелома. Операция, предпринятая Врангелем, имела очень широкий размах и при удаче грозила нам фактическим уничтожением всех живых сил фронта. Таким образом, крушение этого плана означает и начало стратегического крушения Врангеля. Что касается наших тактических успехов, то и они очень значительны. Помимо взятых нами крупных трофеев, мы окончательно обеспечили возможность дальнейших ударов с нашей стороны».
В тот день с Каховского плацдарма Василий Блюхер прислал в Харьков танки, отбитые у барона, для срочного ремонта. На одном из них славянской вязью было выведено слово «Сфинкс». Впереди башни, над левой гусеницей, ремонтники поставили скамью и попросили Фрунзе и Гусева сфотографироваться с ними на память.
— Что ж, на первом танке можно! — согласился Михаил Васильевич. — А когда еще отобьем у барона, зовите Сергея Ивановича: он будет печатать их снимки в газетах! — поддел Фрунзе своего старого друга.
По дороге в Апостолово, куда главком Каменев прибыл 25 октября на совещание командармов и членов РВС трех армий — 1-й, 2-й и 6-й, — Михаил Васильевич известил войска фронта, что он подписал приказ о переходе в общее наступление против Врангеля. Барон надломлен, от надвигающейся гибели он будет искать укрытия в Крыму. «Надо разгромить его живые силы и на плечах бегущих белогвардейцев ворваться в Крым».
На совещании мнение было единодушное: разгром в Северной Таврии завершить в четыре дня, крымскими перешейками овладеть 29 октября. Командармы согласовали действия и разъехались в наилучшем настроении.
Но Фрунзе не мог сомкнуть глаз всю долгую ночь. Иногда ему казалось, что он в плену иллюзий. Иногда он отчетливо видел, что победа уже в руках. Не было никаких сомнений, что каждый красноармеец пойдет в бой с самым пылким желанием кончить разом «всю эту волынку с Врангелем». Всем непомерно осточертела эта несусветная буча. И любой боец революции кинулся бы с голыми руками рвать на части офицерье и казару, гореть в огне, вброд стыть в Гнилом море, лбом биться в крепостную стену, чтобы скорее оправдались слова его приказа: «Да сгинет последний очаг контрреволюции и да здравствует наша победоносная Рабоче-Крестьянская Республика!»
Ведь прошел один месяц с его приезда в Харьков, все переломилось в частях, в каждом сердце бойца появилась вера в желанную, близкую победу.
Но чем больше думал Фрунзе о рядовых тружениках войны, о товарищах — живой, главной силе предстоящей победы, — тем суровее спрашивал он себя: «А все ли сделано для нее? Самое страшное — напрасная гибель людей. На руку врагу — бездорожье, холод и голод. Да и надо подпереть порыв в степи и прорыв на перешейках тяжелой артиллерией, а она безнадежно застряла в пути: мосты взорваны, и ей не подойти к сроку. Но и ждать нельзя: всякая отсрочка на пользу барону! И у красноармейцев не безграничен предел терпению. Бить Врангеля, бить! Очистить от него Северную Таврию — эта задача будет выполнена блестяще. Но как с перешейками? Идеальное решение — проскочить их на плечах белых. Но нужна невероятная мобильность фронта, безукоризненная согласованность частей, как в часовом механизме. А ее не добиться: взорваны все переправы, пехота вязнет в липкой грязи, передовые отряды конницы отрываются так далеко, что в безлюдной степи теряется связь с ней».
— Поглядим в деле! Доброе дело лучше любых раздумий! — сказал он себе, направляясь в салон к главкому.
Сергей Сергеевич тоже не спал. В благодушном настроении сидел он за огромным столом, накинув шинель на плечи, отхлебывая горячий чай из стакана, и просматривал сводки: 6-я и 13-я армии уже завязали ночной бой с арьергардами барона.
