Сергей Кузнецов - Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари
План первого, главного, этажа показывает истинное время появления Портретной галереи и Бильярдной комнаты
Повсюду в усадебном доме, прежде всего, в обоих крыльях на втором этаже, и даже на чердачке, как назвал Колодин третий этаж главного объема, находились «комнаты для приезжающих».
«Каждое отделение, — сообщал Н. Матвеевский, — снабжено всем необходимым, не исключая даже и принадлежностей утреннего туалета и комнатного домашнего хозяйства». И добавлял: «Этою-то полнотою предусмотрительности, вместе широкой и мелочно-внимательной, отличалось гостеприимство прежних русских бар».
В противовес журналисту Ф.М. Толстой сообщал: «Для Глинки, Фирса и меня была отведена одна комната, и для троих один только умывальник. У нас происходили преуморительные сцены из-за умывальника. Фирс постоянно ворчал на Глинку, упрекал его за продолжительное полоскание: „Mimosa!“ (прозвание которое часто себе давал Глинка, вследствие болезненной чувствительности своего организма), басил он, потягиваясь в кровати: „Полно тебе полоскаться, ведь ты не утица“».[258]
Фрагмент чугунной плиты, обнаруженной в 2003 г. на месте Зеленой мызы
Чугунный пол в вестибюле Строгоновского дома в Санкт-Петербурге
Подкупали ли владельцы прессу?! Может быть, но компания музыкантов посещала еще не достроенный дом. Только после его расширения, у владельцев появилась возможность размещать «приезжающих» в более комфортных условиях. Возможно, визит 1828 года дал один из поводов к новому строительству.
Чтобы попасть в комнаты, следовало миновать вестибюль, пол которого имел чугунные плиты, подобные тем, что до настоящего времени сохранились в городском доме на Невском проспекте. Фрагмент одной из таких марьинских плит обнаружили при раскопках Зеленой мызы, где, надо думать, они так же использовались.
Именно проход к приезжающим, судя по всему, охраняли пары львов-самцов, столь обыкновенные, но столь важные для неповторимого образа марьинского дома.
Согласно Книге отчетных материалов по Петербургской главной конторе Строгоновых 11 августа 1817 года, «скульптурному мастеру Трискорни» было выплачено 1100 рублей, а в мае 1818 года — «скульптурному мастеру Августину Трискорни 500 р.». Парные фигуры львов изготовил из пудостского пористого известняка каменотес Семен Балакшин. В августе 1817 года их привезли из Петербурга в Марьино. Две пары сторожевых львов с лапами на шарах поставлены у входа в павильоны, а две другие пары лежащих, так называемых «агиптизированных», украшали боковые крыльца по сторонам центрального входа.
Глава 4
О школе графини Строгоновой
Создавая замок на Тосне, графиня Софья Владимировна желала жить в непосредственном контакте со своими подданными. Это было довольно трудно делать в доме на Невском проспекте, где число служащих весьма ограниченно и их задачи сводились лишь к обслуживанию господ. Общение в Марьине в некоторой степени также являлось искусственным вследствие того, что основная часть строгоновских крестьян жила в Пермской губернии. Туда просвещенной хозяйке было не добраться, и она избрала тосненских жителей в качестве трансляторов своей воли, исполнителем которой чаще всего был князь B.C. Голицын, муж Аглаиды Павловны Строгоновой.
Образование, улучшение быта крестьян и призрения сирот едва ли составляло главную цель переезда графини Строгоновой из Петербурга за город, хотя благотворительность и изменение положения крепостных являлось в известном смысле продолжением дела свекра и мужа. Следует вернуться в период недолгого действия Негласного комитета при императоре Александре I для того, чтобы обнаружить, что граф Павел Строгонов писал о крепостных: «Из всех сословий в России лишь крестьяне заслуживают наибольшее внимания.
Большинство их одарено и большим вниманием, и предприимчивым духом, но лишенные пользоваться тем и другим, крестьяне осуждены коснеть в бездействии и тем лишают общество трудов, на которые они способны. У них нет ни прав, ни собственности. Нельзя ожидать ничего особенного от людей, поставленных в такое положение, даже те небольшие проблески ума, которые они проявляют, уже удивляют нас и заставляют предвидеть, на что крестьяне будут способны, получив известные права».[259]
В 1818 году, спустя пять лет после создания хозяйства, Софья приступила к реализации своей программы и обратилась к крестьянам с посланием: «Вотчине моей известно непременное намерение мое улучшать и продолжать в Марьине собственное земледелие, скотоводство, сенокосы, словом, основать порядочное и даже образцовое сельское хозяйство, с другой стороны, крестьяне мои из многих опытов знают уже, сколько я желаю видеть и их хозяйство в лучшем состоянии.
Для исполнения сих двух намерений мне нужна помощь моих крестьян, а крестьянам моим всего нужнее полное уверение в том, что каждый из них будет и впредь также спокойно владеть отведенною ему пашней и покосом, как спокойно владеет ныне, что каждый может даже увеличить свои поля и луга собственными трудами на новых или на запущенных расчистках и что при заботах об устройстве своего хозяйства ни один крестьянин не должен опасаться того, что бы он был отягощен господскими работами. Я желаю согласить мои выгоды с выгодами моих крестьян и исполнить наши общие требования в общем деле хозяйства».[260]
Вид Перми со стороны Камы западнее Спасо-Преображенского собора, который стал преемником основанного Аникой Строгоновым Пыскорского монастыря. Здесь находились дома самых состоятельных граждан города, в том числе до пожара 1840-х гг., дом Строгоновых. Художник П.Е. Розмахнин
Новым было стремление Строгоновой поручить крестьянам лесную повинность, ибо прежде в России не видели выгоды в сохранении и приумножении деревьев. Условие графиня предлагала заключить на четыре года, обещая для пользования больных крестьян и обучения их детей чтению церковных книг содержать в Марьине на собственный счет больницу, аптеку и училище.
Исполнение замысла возлагалось на B.C. Голицына. Он записал в свой дневник 7 февраля 1824 года: «Были у Шерера на курсе. Говорено о парах — барометре. Ездил смотреть квартиру на острове для школы в доме Гусевой. Изрядно, но дорого».[261]
Александр Николаус, или Александр Иванович, Шерер (Scherer, 1772–1824) — известный химик, последователь А.Л. Лавуазье. На изданном в переводе В. Джунковского в 1808 году «Руководстве к преподаванию химии» указано, что немец имел титул надворного советника, являлся экстраординарным академиком Императорской Академии наук (в 1815 году избран действительным академиком), профессором химии Горного кадетского корпуса, Педагогического института, Медико-хирургической академии. Известно, что ранее он преподавал в Дерпте. В том же 1808 году типография Императорских театров опубликовала «Письмо к господину Шереру, или примечания на сочинение его под названием „Опыт методического определения химических названий для русского языка и проч.“», сочиненное П. Ниловым.
