Моисей Кроль - Страницы моей жизни
Ввиду того, что отделы Союза городов Восточной Сибири находились между собою в постоянных сношениях и нередко оказывали друг другу посильную помощь, то в Иркутском отделе Союза городов родилась мысль закрепить связь между всеми отделами Восточной Сибири путем создания Областного комитета Союза городов. Эта мысль нашла горячий отклик во всех отделах края, и решено было созвать съезд делегатов от этих отделов для выработки общего плана работы и для избрания областного комитета. Если я не ошибаюсь, этот съезд был разрешен еще Князевым, но состоялся он ранней весной 1916 года, когда место Князева уже занимал Пильц. И вот на этот съезд генерал-губернатор почему-то счел нужным послать в качестве цензора своего чиновника особых поручений. Уже одно появление этого чиновника на съезде произвело на делегатов весьма неприятное впечатление. Когда же этот представитель власти стал делать замечания участникам съезда во время их речей и даже требовать, чтобы ораторы известных вопросов не касались и держались в пределах, «дозволенных законом», то это вызвало глубокое возмущение всех присутствующих на съезде. Конечно, возмущались Пильцем, так как все понимали, что чиновник только исполнитель распоряжения своего начальника. Все же, несмотря на конфликты с представителем власти, съезд закончил весьма успешно свои работы и наметил обширный план деятельности избранного им Областного комитета, который в дальнейшем должен был координировать работу всех отделов Союза городов Восточной Сибири.
Председателем областного комитета был избран присяжный поверенный Л.А. Белоголовый, коренной сибиряк из известной сибирской семьи Белоголовых, товарищем председателя был избран пишущий эти строки, а секретарем – политический ссыльный, незадолго перед тем окончивший срок каторги в Александровском централе, Краковецкий.
Естественно, что после скандального вмешательства Пильца в дела съезда отношения между иркутской общественностью и этим не понявшим духа времени начальником края стали еще более натянутыми. Но надо отдать справедливость Пильцу: если он не хотел или не умел оказывать иркутской общественности надлежащего содействия в ее непрестанных усилиях выполнять возложенную на нее войной и ее страшными последствиями задачу, то он и не вредил ей.
Между тем над Россией сгущались черные тучи. Дела на фронте принимали катастрофический характер, и русский народ очень болезненно переживал это несчастье. Сибирь не менее остро реагировала на постигшие нас бедствия. Не только в городах, но и в деревнях нарастали весьма тревожные настроения. Больные и раненые солдаты возвращались в свои деревни озлобленные и ожесточенные. В деревнях Иркутской губернии протекшие годы войны также произвели большие перемены. Хозяйства многих крестьян, ушедших на войну, разваливались, и нужда все чаще стала заглядывать в деревенские избы. Росло недовольство нашими неудачами на фронте, и из уст в уста передавались имена виновников всех несчастий, постигших Россию с тех пор, как она была втянута в войну. Сибирская, недавно еще зажиточная, трудолюбивая и спокойная деревня стала неузнаваема. И вот пишущему эти строки пришла мысль в голову, что очень важно было бы путем анкеты выяснить точно, как отразились годы войны на экономическом положении крестьян Иркутской губернии и какие изменения произошли в настроениях деревенского населения этой губернии в связи с упадком его хозяйства, уходом самой здоровой и энергичной части мужского населения на фронт и теми потрясениями, которые пережила Россия со времени возникновения несчастной войны.
Этой своей мыслью я поделился со своими товарищами по работе в «Обществе изучения Сибири», и все единогласно не только ее одобрили, но решили немедленно приступить к подготовке этой анкеты. Конечно, наилучшие результаты дала бы экспедиция, которая произвела бы на месте подробный опрос о переменах, происшедших в деревнях Иркутской губернии за годы войны. К сожалению, наше Общество не располагало необходимыми для такой экспедиции денежными средствами, и мы решили произвести интересовавшую нас анкету путем рассылки по городам и деревням Иркутской губернии очень подробных опросных листов. Для составления образца опросного листа была избрана комиссия, в которую вошел и я. Бланк был выработан в довольно короткий срок и напечатан в количестве 500 экземпляров. Затем перед нами встал вопрос, кому же на местах поручить производство анкеты. В архиве закрытой «Народной Сибири» имелось довольно большое количество адресов бывших ее корреспондентов, равно как политических ссыльных и сельских учителей, достаточно толковых и интеллигентных людей, чтобы успешно произвести анкету. Решили мы также привлечь к этой работе волостных старшин и сельских старост. И все 500 экземпляров опросного листа были разосланы в разные населенные места Иркутской губернии. Через некоторое время стали к нам поступать заполненные анкетные листы. Затерялись и не вернулись не больше ста экземпляров. Из остальных довольно большое количество пришло обратно заполненными не совсем удовлетворительно. На многие вопросы анкетного листа ответы были даны поверхностные. Но я помню, что около ста пятидесяти опросных листов были заполнены с величайшей тщательностью и умением, и сведения, в них заключавшиеся, были захватывающе интересны. Они рисовали яркую картину тех поразительных перемен, которые произошли в жизни как городского, так и сельского населения Иркутской губернии под влиянием несчастий, обрушившихся на Россию за годы войны. Эти сведения были настолько показательны и ценны, что «Общество изучения Сибири» решило обработать их и издать отдельной книгой. Привести в исполнение это решение было поручено трем лицам. Мы были уверены, что в печатном виде этот материал представит большой общественный интерес. К сожалению, эта работа не была закончена. Наступившие грандиозные события 1917 года отвлекли всех нас в другую сторону.
Уже в самом начале 1917 года во всей России нарастала какая-то небывалая тревога. Чувствовалась она и в Иркутске. Печальные вести, доходившие с фронта, производили удручающее впечатление, а слухи, невероятные слухи будоражили и волновали всех. Не было сомнений, что Россия переживала критические дни. Доходили до нас глухие вести о беспорядках в Петербурге и Москве, о «голодных бунтах». Правда ли это или выдумки? – спрашивали мы себя. В конце февраля на телеграфе была установлена строжайшая цензура телеграмм. Сообщения телеграфного агентства совсем было прекратились. В Губернском жандармском управлении, находившемся рядом с домом, в котором я жил, заметно было необычное волнение, а во дворе по ночам жандармы жгли груды бумаг – это был очень серьезный симптом. Конспиративно петербургскими железнодорожными телеграфистами была послана телеграмма по всей линии до Владивостока о том, что в столице началась революция и что царь Николай II отрекся от престола. Было ясно, что это правда, но сомнения одолевали: неужели в России снова вспыхнула революция, на этот раз победоносная, сокрушившая царизм? Мы спрашивали друг друга при встречах: «Что же «там» происходит? Почему власти от нас скрывают правду? Значит, победа революции не полная?» Наконец, в первых числах марта мы узнали всю правду от самого генерал-губернатора.
