Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Со мною Д. Н. Журавлев поступил не очень хорошо (в очерке об А. А.), но так поступают все[779]; и я пытаюсь привыкнуть. По-видимому, он полагает, что поступил вполне корректно, потому что прислал мне свою книгу сам, хотя мы незнакомы.
PS. Ваш анекдот о двух глухих стариках очень мил и остер. Охотно принимаю всю глухоту на себя.
574. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской30.09.85.
Дорогая Лидочка!
Спасибо за письмо и за посылку. С каким трепетом и волнением слушал я живой голос Корнея Ивановича! Хорош, почти всюду, и Володя[780].
В последнем письме я, кажется, обошел стороной вопрос о «Дюймовочке». Олег Вадимович Рисс, которому я, в несколько смягченном виде, передал Ваши замечания, клянется, готов присягнуть, что видел на улицах афиши, извещавшие о постановке «Дюймовочки» в доме на Мойке.
Память всем нам начинает изменять. Но тут, я думаю, она изменила Риссу. Вряд ли Вы, автор и участник спектакля, забыли бы эту постановку в Доме Искусств.
Я уже писал Вам, что помню Рисса по 20-м годам, не видел его 60 лет (помню шестнадцатилетним), но лет десять мы с ним переписывались.
Между прочим, Рисс пишет, что бывал у Вас в Манежном, хотя «по малолетству понятия не имел, кто Лидин отец». В апреле 1919 г. он был зачислен в класс «Г» бывшей гимназии Таганцевой. Вы учились тогда в классе «Д».
Наташу Грудинину я знал, кажется, с начала 50-х годов. Умный, добрый, всегда о ком-нибудь заботящийся человек.
575. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву8/X 85.
Дорогой Алексей Иванович.
Голос К. И. на этой пластинке так точен, что я, прослушав ее один раз, более не могу себя этому подвергать. Ощущению его присутствия при сознании его отсутствия… Но, право же, К. И. — уникален. Этот крик «асса!» при входе в Детский сад (почему?), эти реплики в сторону, когда они хрюкают — «Профессора! Академики!» — вся эта возня с босой козой (к сожалению, она сокращена из-за отсутствия места; а дети там путаются уморительно) — все это будто бы некий волшебный цирковой номер — и притом импровизированный. Одна беда у этой пластинки: она двуадресна… Владимир Иосифович обращается к взрослым; К. И. — к детям.
_____________________
Я помню Наташу Грудинину совершенно также, как Вы: доброй, открытой, деятельной, хлопочущей (об одном человеке мы хлопотали вместе)[781]. Теперь уже я и ее адрес узнала, но одного не знаю: жива ли она?
_____________________
Прочли ли Вы статью «Эксперимент» в августовском номере «Нового Мира»? И «Флорентийские письма» Цветаевой (пренеприятнейшие) там же?
_____________________
Получили ли Вы «Эйнштейновский сборник» со статьею о Матвее Петровиче? Послан он был Вам 22/IX ценным пакетом — и до сих пор от Вас нет подтверждения… А мне эта статья дорога, потому что там приведено письмо К. И. к Сталину — в защиту М. П. Да и вообще — место почетное. В следующем номере того же сборника — снова статья о нем и одна его работа[782].
_____________________
Имя «Олег Рисс» мне говорит что-то — но что? не помню. У меня с памятью очень плохо. Но вот он пишет о классах «Г» и «Д» в Таганцевской гимназии… Не знаю, не помню, когда, вместо прежнего счета были введены Г и Д и пр. Я помню гимназию (с осени 17 г.) еще такую: классная дама в синей форме, мы, девочки, в коричневой; начальница; очень умный и светлый священник, преподававший нам Закон Божий… Наша классная дама однажды подошла ко мне на перемене с вопросом: «Скажите, вы не из тех Чуковских»? (Она привыкла к Трубецким.) А я не знала — из тех ли я или не из тех…
576. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской12.X.85.
Дорогая Лидочка!
Повестку на бандероль я получил недели две, если не три назад. Вместе с другой повесткой. Думал, что это очередная партия лекарства, которые мне продолжают посылать читатели и доброжелатели из разных городов Союза. Это не мне, а Маше. А она сейчас на казенном довольствии. Поэтому идти на почту я не спешил.
Увидев Ваш почерк, обрадовался. Понял, что это книга. А увидев заглавие, понял, что речь в ней идет о Матвее Петровиче. Поспешно вскрываю пакет и, не найдя в нем никакого сопроводительного письма, заглядываю в оглавление. Имени Бронштейна нет. Заглавия статей непосвященному ничего не говорят. Суюсь в библиографию. М. П. Бронштейн упомянут шесть раз. Радуюсь. Но и — удивлен немножко.
Начинаю читать — то, что более или менее доступно моему пониманию. С интересом прочел статьи Ильи Пригожина и Б. Кузнецова, касающиеся вопроса, для меня наиважнейшего[783]. Еще что-то читаю. И только на четвертый или пятый день, листая книгу, обнаруживаю Ваш жирный черный фломастер на полях. Вот оно, оказывается, где!
Конечно, все, что относится к М. П., читал с волнением, если не с трепетом[784].
А теперь пришло и письмо Ваше.
Вы почему-то невзлюбили моего милого корреспондента, своего давнего однокашника… «Не помню, не знаю». Называете его то Рис, то Рысс. А он Олег Вадимович Рисс (два с). Между прочим, года два-три назад вы писали мне, что, кажется, он был в Вас влюблен.
Между прочим, классы А, Б, В, Г и Д в советской школе существовали. Я-то в них не учился (в Шкиде у нас были не классы, а отделения), а Вам миновать их нельзя было.
Кстати, относительно бандероли. Встречный вопрос: дошел ли до Вас мой IV том? Впрочем, знаю, что дошел. Люша писала. А читать Вам там нечего. Все читано.
Вчера поздно вечером переходил в темноте улицу. Кто-то взял меня под руку. Посмотрел — Михаил Дудин. (Мы с ним живем в одном доме.) Среди прочего сообщил, что только что послал в Москву предисловие к двухтомнику Ахматовой.
— Тяперь она — уже в вяках[785], — сказал он.
Я ответил, что не только теперь.
С тех пор как оттуда ушли Твардовского, «Новый мир» я не выписываю. А читали ли Вы когда-нибудь книгу Э. Шредингера «Жизнь с точки зрения физики»?
577. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской4.XI.85.
Дорогая Лидочка!
Пользуясь доброй оказией, пишу Вам без оглядки, более или менее свободно.
Спасибо за второй Эйнштейновский сборник (милая описка: Вы пишете «Посылаю Эйзенштейновский сборник»).
Статьи Матвея Петровича мне, конечно, не по зубам. А статья Горелика и Френкеля очень хороша, и я разделяю Вашу радость, но ведь статья эта противоречит Вашему давнему (несогласному с моим) убеждению, что лучше ничего, чем не все. Когда я поддался однажды нажиму цензора или редактора и напечатал, не помню о Белых или о Хармсе: «тогда-то трагически погиб», Вы написали мне, что не следовало так писать, — мол, читатель может подумать, что Белых попал под трамвай.
