Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
28.06.85.
Дорогая Лидочка! Самое огорчительное в Вашем письме — это то, что Вы недовольны своей работой. Хочу думать, что это от усталости и от излишней требовательности к себе.
Я пробую приводить в порядок свои до крайности запущенные дела. Отвечаю на письма. Их скопилось десятки, если не сотни.
Некая В. А. Биличенко (я о ней Вам кое-что писал) просила выступить с воспоминаниями об Ахматовой — в Музее, который ей удалось-таки открыть в Доме культуры им. А. А. Жданова. Дали ей будто бы 6 (!) комнат.
Одиозности этого «мероприятия» она не понимает.
568. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву12 июля 85, Москва.
Дорогой Алексей Иванович. Удивило — мягко выражаясь! — удивило меня чье-то намерение расположить памятные комнаты А. А. в таком странном месте. Это из цикла «Нарочно не придумаешь». Как Вы полагаете, это в самом деле нарочно или по забывчивости? А, быть может, это еще и не состоится.
Как-то складывается Ваш быт? Разгребаются ли хоть понемногу дела и письма?
Дозвонился ли до Вас Л. П.?
_____________________
Нет, милый друг, книга моя мне действительно не удается. Я могу судить об этом потому, что за последние 4 года иногда на целые месяцы от нее отрывалась, и видела ее потом «свежими глазами», как, помните, говаривал С. Я. Но все равно я работаю над ней, мне она необходима — даже если она совсем не нужна читателям. Я ее обламываю на даче, а в городе другое.
Между прочим, не слыхали ли Вы случайно, жив ли Г. О. Мишкевич? Здоров ли этот почтенный старец?
569. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской18.07.85.
Дорогая Лидочка!
Валентина Андреевна Биличенко — человек искренне любящий искусство. Клуб, в котором ей удалось «выбить» 6 комнат для музея, обслуживает учащихся ПТУ. Если не ошибаюсь, там много лет работал, вел литкружок Давид Яковлевич[770]. Я не один раз намекал ей на одиозность сочетания инициалов А. А. и А. А.[771] Может быть, по относительной молодости своей она не слышит странности этого сочетания. Только радуется, что музей будет.
Жив ли Мишкевич, я не знаю. И никто из людей, с кем я общаюсь, этого не знает и знать не может.
570. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву30/VII 85.
Дорогой Алексей Иванович.
Вы спрашиваете, как поживает Клара Израилевна? Да трудновато. На плечи ей 2 г. назад лег новый груз: внук.
Один из результатов: дом К. И. своими двумя этажами все более тяжко ложится на Люшину поврежденную спину.
Когда я получила Ваше письмо с укором, что мы с Люшей не поздравляем Машеньку с днем ее рождения, — мы сразу кинулись к «Нашей Маше» и установили этот день. Потом пришло Ваше письмо Люше, где Вы прямо указываете дату. Спасибо. Мне в самом деле горько, что я могла огорчить Машу.
И еще, дорогой Алексей Иванович, зачем Вы разъясняете мне, как Вы — и все Ваши знакомые — далеки от общения с почтенным старцем? Помню ясно — в своем письме к Вам я писала: «не знаете ли Вы случайно, жив или нет Мишкевич». Случайно всякий может знать о своем согражданине, жив он или помер. Вот я, например, даже сидя в Москве, случайно узнала: он жив. (Прочла в «Новом Мире» рецензию на какую-то его книжонку; совпадение вдвойне странное, потому что давно уже я никаких журналов не читаю и не перелистываю.) Жизнь переполнена случайностями.
571. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву10/VIII 85.
Дорогой Алексей Иванович.
Разумеется, если все Машенькины дни рождения праздновались в Луге — или вообще не в Питере — то я ни на одном из них не была.
Но вот моему вопросу: помнит ли она свое четырехлетие? — Вы удивляетесь напрасно. Почему бы нет? Разные люди помнят себя с разного возраста. Не подряд, конечно, а молниями, кадрами, пятнами. Я помню многое из своей жизни не только в 3 года, но и раньше. (Мы живем на Суворовском пр. 40 а, няня водит нас в Таврический сад. У меня «шум сердечный», и, т. к. я огромная и тяжелая, швейцар, а не няня, на руках несет меня на наш 4-й — или 5-й? — этаж. Я помню его бороду и пуговицы. Помню свой тогдашний капор.) Совершенно ясно помню тот день, когда мама вернулась из больницы с новорожденным Бобой. Мы живем на даче Анненкова. Помню, как папа несет пакет, а мама потом разворачивает и показывает братца — мне и Коле. Мне он совсем не нравится, но я уже смекаю, что выдавать это чувство нельзя. Мне тогда 3 года и 1 месяц.
Так что вопрос мой к Маше: «помнишь ли ты» не был глуп — в четыре года можно помнить — но я перепутала дату праздника — в чем и приношу свои извинения.
Примешивается и еще кое-что (семейная традиция): К. И. никогда не помнил и не праздновал и до старости не хотел праздновать ничьих дней рождения. Ни Колино, ни мое, ни Бобино рождение у нас в семье никогда не праздновалось. В день рождения нашей мамы папа, помню, дарил ей цветы (в горшках), которые она очень любила. Свой день рождения начал праздновать лет с 40, да и то не всегда. О наших говорил: «почему я должен дарить своим детям подарки именно в эти дни? Я их люблю одинаково в любые дни!» Так что семейной традиции «поздравлять в дни рождения» у нас, увы, нет! (Я в этом отношении мыслей К. И. не разделяю.) Сам он полюбил свои 1 апреля уже в старости. «Люблю подарки! — говорил он. — В этот день я смотрю всем приходящим в руки»… Странная существует запись у него в дневнике. Дело в том, что он ведь и праздничных застолий не признавал. И вот — Мурочке нашей 2 года. Ее он любил больше, чем всех нас троих, взятых вместе. И вот мама устраивает праздник: Мурочкин день рождения. Ей два года. Пироги, дети, подарки, друзья. Запись К. И.:
«Мурочкин день. День для меня светлый. Но ненавижу столь организованное безделие»[772].
_____________________
Свой день рождения я начала праздновать, когда вышла замуж, когда подружилась с Ал. Иос., Т. Г. и Зоей Моисеевной. Ходила к ним в их дни, и они ко мне — в мой. (Это еще на Манежном.) Приходил с ними и С. Я. — прелестно пел песни… Потом, уже у Пяти Углов, трижды праздновала свой день: в последний раз в 37 году. Затем отменила (для себя) этот праздник навсегда. (А когда еще праздновала — никаких телеграмм от родителей или братьев никогда не получала.)
Люшин праздновали и празднуют — но без меня. Потому что день 6 августа для меня траурный[773]. Дарю что-нибудь Люшеньке, но на ее празднике не присутствую.
_____________________
Да, память — сложная и странная вещь. Вы прислали недавно Люше (для архива К. И.) воспоминания Рисса о «Дюймовочке»[774]. Фамилию эту смутно помню, но фамилия ничего не говорит мне. Так вот: в его воспоминаниях решительно все перепутано. Вижу я — не нарочно эта ложь, а просто ему уже изменила память. Для меня же незабываема «Дюймовочка» и все, что связано с нею, потому что писала «пьесу» (совместно с Андерсеном!) я. Да, да — вундеркинд. Училась я тогда в Таганцевской гимназии (угол Моховой и Пантелеймоновской. Там теперь почта). Все актеры (девочки; мальчик — один) наш класс. Ставил — К. И. Декорации писал Ю. Анненков (да, да, тот, кто иллюстрировал «12» Блока). Он — приятель К. И. и наш сосед (Кирочная, 9 или 11). Мы еще тогда не были всей гимназией переведены в Тенишевское училище (мужское, рядом), но, по ходатайству К. И., нам для спектакля был предоставлен Тенишевский зал (да, да, тот самый, где шел когда-то «Балаганчик» Блока, где читал Маяковский, где К. И. и многие другие читали публичные лекции). У меня хранится фотография: после премьеры сняты все актеры в костюмах — а справа сидит К. И., слева — Юрий Павлович. На обороте мною записаны (тогда же) имена всех актеров, — да я и так всех помню. Дюймовочку играла вовсе не какая-то Люся (как пишет Рисс), а Таничка Ткаченко, о которой К. И. говорил (тогда), что в ней сидят 5 Савиных и 3 Коммиссаржевских. Я играла лягушку — так и стою там в брюках и в зеленом сюртуке. Старуху — Нина Вейтбрехт (в будущем — плохая драматическая актриса и жена Черкасова). Таничка сделалась потом актрисой-«травести» в ТЮЗ’е… Ну, так я могу без конца… Он пишет, что «Дюймовочку» К. И. поставил в Доме Искусств… Этого никогда не было.
