Юрий Скуратов - Кремлевские подряды «Мабетекса». Последнее расследование Генерального прокурора России
Указ Президента был составлен с претензией на беспристрастность. В задачу комиссии входило не только выяснение, нарушил ли я какие-то моральные нормы, прокурорскую присягу (а я её не давал вообще, поскольку она появилась позднее), но также, поскольку произошло вмешательство в частную жизнь гражданина, она должна была установить обстоятельства и способы получения пресловутой пленки. Ознакомившись с этой частью документа, я, честно говоря, был очень удивлен.
Поначалу я рассчитывал на объективное разбирательство, полагая, что комиссия будет работать с позиции закона. Что значит «оценить с позиции закона» мое дело, основным звеном которого являлась пресловутая видеокассета? Первые и главные вопросы, которые необходимо было задать, начиная расследование: законно ли произведена эта запись? откуда она взялась? были ли правовые основания её делать? наконец, имеет ли она какую-то юридическую силу, юридическую значимость для разбирательства?
Вот что надо было выяснить по закону в первую очередь. И только получив ответы на эти определяющие все остальные действия вопросы, можно было двигаться дальше и спрашивать (или уже не спрашивать): а Скуратов ли на этой пленке? И так далее…
На заседании комиссии вопросы мне в основном задавал Владимир Макаров. Первый его вопрос был поставлен так:
— А что это были за девицы? Откуда они взялись?
И так далее, и тому подобное… Я ему говорю:
— Давайте мы не с этого начнем, а с принципиального вопроса, имеет ли эта пленка хоть какое-то юридическое значение, или нет? Определим это, а потом я выскажу свои соображения по сюжету. Кроме того, не кажется ли вам, что все же надо исходить из презумпции невиновности, а вы меня уже сделали без вины виноватым?
Макаров продолжал гнуть свою пинию. Тогда я обозлился и сказал:
— Что ж, если вы занимаете такую позицию, то ставлю вас в известность, что мною написано в Генеральную прокуратуру заявление, по которому возбуждено уголовное дело. В рамках расследования все те вопросы, которые вы сейчас ставите, — откуда взялась пленка, как сделана запись и так далее, — будут выяснены. В связи с этим я просто не понимаю назначение вашей комиссии. Это что, комиссия по изучению моего морального облика? Без документов любой разговор — беспочвенный. Расследование уже началось, и если вы хотите получить информацию, присылайте официальный запрос, — следователи ответят на все ваши вопросы. И мы тогда будем говорить, опираясь на официальные документы, подтвержденные фактами. А так — это не разговор. Время парткомов прошло.
Наступила мертвая тишина. Лица членов комиссии буквально вытянулись — дело принимало неожиданный оборот. Люди это были неглупые, им сразу стало ясно: с комиссией ничего не получится. На законных основаниях нельзя провести даже экспертизу пленки (что комиссии предписывалось пресловутым указом), поскольку по закону сделать это можно только в рамках уголовного расследования. Понял кое-что и я: комиссия работает по «семейному» закагу. Согласно указу, создана она была для того, чтобы дать оценку событиям и выйти с предложением к президенту. Ну а поскольку президент четко сказал, что «со Скуратовым я работать не буду», то порадовавшие меня вначале благие цели, объявленные в указе, оказались не более чем фикцией.
Вопросов мне больше не задавали. Я ушел, а «высокие судьи» остались совещаться — было ясно, что «своим» уголовным делом я забил в их комиссию такой гвоздь, что они не знали, что делать дальше.
Поняв, что я перехватываю инициативу, «семья» поспешила ответить мне тем же. Как читатель уже знает, это было уголовное дело, которое они сфабриковали поспешно, грубо и антизаконно. Говорят, это была идея Чубайса, высказанная им в узком кругу, в присутствии Юмашева и Татьяны: дескать, не хочет Скуратов уходить по добру, — неплохо бы посадить его…
После этого единственного своего заседания комиссия какое-то время еще формально существовала. Но когда против меня возбудили уголовное дело, она стала не нужна и тихо была распущена.
Однако вернемся к делам уголовным.
Когда 2 апреля «семья» возбудила против меня дело, второе «мое» дело забрали у Трибоя и передали в Главную военную прокуратуру, где уже находилось дело, возбужденное Кремлем.
В том, что оба дела — о злоупотреблении должностными полномочиями и о нарушении неприкосновенности частной жизни — передали военным прокурорам, я сразу же почувствовал руку Чайки, который еще в марте предлагал мне передать туда возбужденное мною дело. Я не верю в совпадения, тем более такие. Именно Чайка был в плотном контакте с Администрацией Президента РФ. Именно к Чайке позвонил Ельцин утром 2 апреля, когда я узнал об обстоятельствах возбуждения в отношении меня уголовного дела. Три машины с прокурорскими номерами, предположительно Чайки, Демина и Хапсирокова, стояли во дворе Кремля в ту ночь, когда это дело фабриковалось. Об этом позднее М. Катышеву рассказал сам Росинский.
Я знал Чайку давно, считал его своим товарищем, единомышленником. Предательство с его стороны было для меня тяжелым ударом, который я мучительно переживал. Вынужденный какое-то время сталкиваться с ним в коридорах Генпрокуратуры, я как-то не выдержал и прямо в лоб задал ему все эти мучившие меня вопросы. Чайка такого от меня не ожидал, растерялся, попытался «сыграть» возмущение, но ни на один вопрос конкретно так и не ответил.
Большинству из тех, кто активно действовал против меня, — Рушайло, Чайке, Розанову, Демину и другим — я в свое время помог в становлении их карьеры, проще говоря, помог выбиться в люди. Со многими из них меня связывали достаточно близкие, если не дружеские, отношения. И вот благодарность…
Особенно неприятно становится, когда я думаю о недавнем Министре культуры РФ Михаиле Швыдком. На память приходит одна история, которая при иных обстоятельствах умерла бы вместе со мной. Но «культурный министр» сам вынуждает меня ее обнародовать.
Случилось это за 3–4 месяца до «пленочного» скандала. Швыдкой попросил меня оградить его близкую знакомую (а косвенно и его самого) от неуместных вопросов следователя. Как выяснилось, приятельница Швыдкого, некая Ефимович, была поймана на границе при попытке вывезти из страны большое количество незадекларированных ценностей. По этому преступлению было возбуждено уголовное дело. Во время допроса следователь затронул и её личные отношения со Швыдким. Узнав об этом, тот заволновался и попросил меня вмешаться, урезонить слишком любопытного следователя, что я тут же и сделал. Не прошло и полгода, как этот самый Швыдкой, которого я абсолютно на законных основаниях оградил от вмешательства в его частную жизнь, выступил против меня.
