Юрий Скуратов - Кремлевские подряды «Мабетекса». Последнее расследование Генерального прокурора России
Таким образом, был сделан очень важный, с моей точки зрения, шаг. С возбуждением этого уголовного дела было введено в процессуальные рамки все то, что инкриминировали мне в связи с расследованием скандала.
Во-первых, я получал возможность показать всем — и друзьям, и недругам — свою принципиальную позицию, отношение к происходящему. Будучи уверенным, что против меня было совершено преступление, я сам просил защиты и справедливости, просил правоохранительные органы объективно во всем разобраться.
Во-вторых, я не боялся расследования — правда была на моей стороне. Благодаря возбуждению уголовного дела в этом смогли убедиться и окружающие.
В-третьих, понимая, что служебное разбирательство в связи со скандалом рано или поздно все равно будет назначено, своим обращением в прокуратуру я вводил его в строгие рамки закона.
И, наконец, в-четвертых, я знал, что дело о прокуроре, согласно закону, должно расследоваться прокуратурой. А там были люди, которым я доверял, в объективности расследования которых я был уверен.
* * *Ознакомившись с заявлением, Чайка сразу же предложил мое дело передать для следствия в Главную военную прокуратуру. Я удивился: с точки зрения подследственности серьезных причин для рассмотрения дела в военной прокуратуре не было поскольку я — лицо гражданское. Своих сотрудников я знал, поэтому был уверен, что к делу они подойдут объективно. Если же Чайка боялся, что я начну вмешиваться в ход следствия, то это — не мой стиль. Да и поступи я так, об этом сразу узнали бы те кто уж поверьте мне на слово, сумел бы окончательно меня скомпрометировать.
Свои соображения я высказал Чайке. Тот, прикинув, с моими доводами согласился: было решено дело военным прокурорам не отдавать, а расследовать силами Главного следственного управления, то есть «гражданскими» следователями.
Тем временем заявление и материалы по моему делу поступили к М. Катышеву, и он отписал их Петру Трибою — как я уже отмечал, одному из лучших следователей Генпрокуратуры, человеку принципиальному, интеллигентному, очень грамотному и независимому в суждениях. Я всегда получал удовольствие, работая с ним: теперь я получил возможность судить о нем не только с позиции начальника, но и с позиции потерпевшего.
Не откладывая в долгий ящик, Трибой приступил к расследованию.
28 апреля он по всем правилам допросил меня. Я без утайки рассказал ему о кассете, о вызове к Бордюже — все что знал Трибой поблагодарил меня и сказал, что наметит план следственных действий и, если я еще ему понадоблюсь, вызовет для допроса снова.
Я уже чувствовал, что расследование будет долгим. Чтобы исключить даже малейшие намеки на необъективность, мне на время следствия на свое рабочее место лучше было не возвращаться.
К сожалению, как я уже заметил, ситуация сложилась так, что выйти на работу мне все-таки пришлось, и причина была очень объективная. Впереди меня ждал доклад на Совете Федерации, и провалить его я не имел права. Конечно, был вариант — на работу не выходить, как-нибудь подготовиться дома. Но для подготовки к отчету за три с половиной года работы Генеральным прокурором мне требовалось огромное количество документов, справок, статистических данных. Сидя дома, я бесконечно дергал бы своих помощников, гоняя их в прокуратуру и обратно из-за каждой бумажки, а здесь все было под рукой, рядом.
Понимая, что в какой-то степени подставляю себя, 7 марта я, тем не менее, вышел на работу.
Я позвонил Бордюже и поставил его в известность о своем решении. Бордюжа в принципе не возражал, но чуть ли не на следующий день «заболел» — оказался в ЦКБ, где, кстати, уже «лечился» Бородин. Был нездоров и Ельцин. Поэтому докладывать и согласовывать свои действия было особенно и не с кем. Вот и получилось, что я вышел на работу, не получив на то прямого разрешения ни Ельцина, ни еще кого-либо из высшего руководства.
Предчувствие не обмануло меня: злые языки нашлись моментально. Чуть ли не на следующий день «Независимая газета» (орган Б. Березовского) выступила с «разоблачением»: «Скуратов сам написал заявление, сам же его и расследует», «следствием по делу Скуратова занимается подконтрольный ему орган» и так далее…
Мой выход на работу для некоторых деятелей, особенно для «семьи» и её приближенных стал чуть ли не шоком. Это и понятно: ведь они считали, что вопрос со мной уже решен. И вдруг такая неожиданность. Многие журналисты, политики и просто неравнодушные люди замерли в ожидании развязки…
Не обращая внимания на истерию, раздутую вокруг этого события, я с головой окунулся в подготовку своего отчета. 17 марта состоялось выступление в Совете Федерации. Стоит ли напоминать, что, внимательно прослушав доклад, сенаторы просьбу Ельцина не удовлетворили и подавляющим количеством голосов уволить меня отказались?..
* * *Ответом Кремля стал ночной показ скандальной пленки. Уже на следующее утро, 18 марта состоялась моя последняя встреча с Президентом… Я понял, что мне объявлена война.
* * *Теперь мне была дорога каждая минута. Пока еще сохранялась такая возможность, нужно было максимально продвинуться по делу «Мабетекса», расследованию дела «Андава — Аэрофлот», по августовскому дефолту, закрепить успех по другим делам, подготовиться к прилету в Москву Карлы дель Понте…
«Семья» поняла: оставив меня «при делах», она совершила большую ошибку, исправить которую необходимо было любыми средствами. 2 апреля в нарушение всех мыслимых и немыслимых законов против меня возбудили уголовное дело. Это был повод. Но он давал «семье» формальное право на то время, пока идет следствие, как то позволял закон, отстранить меня от работы, лишив возможности проводить расследования.
* * *Одним из толчков, спровоцировавших возбуждение против меня дела, стал мой конфликт с некоторыми членами комиссии, образованной Кремлем для расследования скандала с пленкой.
Вскоре после моего тяжелого разговора с Ельциным Указом Президента РФ для выяснения обстоятельств разыгравшегося кассетного скандала была создана специальная комиссия. Возглавлял её Н. Бордюжа, а затем, когда его убрали, — А. Волошин. В нее вошли Ю. Чайка, В. Путин, С. Степашин, руководитель аппарата правительства Примакова Ю. Зубаков, заместитель руководителя Администрации Президента по кадрам В. Макаров, Министр юстиции П. Крашенинников. Позже к ним присоединились два члена Совета Федерации — В. Ус и С. Собянин.
Указ Президента был составлен с претензией на беспристрастность. В задачу комиссии входило не только выяснение, нарушил ли я какие-то моральные нормы, прокурорскую присягу (а я её не давал вообще, поскольку она появилась позднее), но также, поскольку произошло вмешательство в частную жизнь гражданина, она должна была установить обстоятельства и способы получения пресловутой пленки. Ознакомившись с этой частью документа, я, честно говоря, был очень удивлен.
