Михаил Шишков - Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца
Оказалось, мой экипаж опередил Башаева не более чем на полторы минуты.
– У меня время точное, – уверенно заявил Иванов, – по Москве проверял…
В итоге этот транспорт все-таки отдали нам…
Вряд ли я сильно погрешу против истины, если скажу, что самыми опасными противниками торпедоносцев были боевые корабли. Маневренные, хорошо оснащенные зенитными автоматами, они, прикрывая свои конвои, всегда встречали нас плотным заградительным огнем, заставляя наши самолеты буквально проходить сквозь него. Правда, задача атаковать непосредственно корабли охранения нам никогда не ставилась, нашей главной целью являлись сопровождаемые ими транспортные суда. Поэтому, если позволяла ситуация, мы старались сблизиться с неприятелем, держась как можно дальше от его эскорта, состоявшего в основном из сторожевиков, тральщиков и эсминцев, наличие и количество которых не являлось величиной постоянной и в похожих ситуациях могло отличаться весьма существенно. А вот такие «морские чудовища», как тяжелые крейсера, нам вообще никогда не встречались. Но однажды…
– Получен приказ утопить «Лютцов» и «Принц Ойген». Наша пехота к морю вышла, а эти крейсера по ней долбят всеми калибрами, – вызвав меня на КП, сообщил Кузнецов. – Вокруг каждого из них – целая свита эсминцев и сторожевиков. И они тоже бьют по пехоте из всего, что у них есть… – Здесь командир немного помолчал, а затем продолжил: – По данным разведки, оба крейсера сейчас находятся в Данцигской бухте. Штаб авиации флота решил нанести по ним удар. Вначале пойдут «пешки», за ними 51-й полк и мы. Для выполнения задачи приказано задействовать все готовые к полетам «Бостоны». Экипажи 1-го Гвардейского поведешь ты…
Эта новость буквально сбила меня с ног. Мысли и чувства, словно сухие осенние листья, захваченные ветром, тут же завертелись в хаотичной круговерти извечной борьбы человеческих страстей. «Собьют к чертям и имени не спросят…» «Но я же солдат… И должен выполнять приказ…» «Вот и все… Отлетался…» «Чему бывать – того не миновать! Мне и так слишком долго везло!» «А ведь до Победы совсем немного!» «Я ничем не лучше своих погибших друзей! Коли Соловьева… Коли Шарыгина… Феди Шипова… Да и любого пехотинца! Все они хотели жить не меньше моего…»
Последний довод здорово качнул весы в сторону смирения с неизбежностью, и вскоре способность здраво рассуждать снова вернулась ко мне, заставив посмотреть на ситуацию несколько с другой стороны: «Ведь приказано атаковать всем полком, значит, вся ответственность полностью на плечах ведущего. Кузнецов понимает это и хочет переложить ее на меня! Понятно, что крейсера эти мы все равно не потопим, просто через заградительный огонь не прорвемся… Ну ладно, погибну я, мертвому все равно… А если вернусь? Кто вел полк? Шишков! Вот на меня всех собак и повесят. А Кузнецов, значит, в стороне останется… Борзов, тот сам бы повел всех, он крутой мужик…»
– Товарищ командир, – решительно произнес я, – прошу не назначать меня ведущим группы. – И в ответ на вопросительный взгляд Василия Михайловича продолжил: – Вы не хуже меня знаете, что потопить крейсера наличными силами не удастся, поэтому скажу прямо – я козлом отпущения быть не хочу. – Услышав эти слова, Кузнецов на мгновение отвел взгляд в сторону. Это молчаливое признание правоты моих предыдущих умозаключений не могло остаться незамеченным. – Я готов лететь рядовым пилотом и нести ответственность лишь за экипажи своей эскадрильи, но исполнять обязанности командира полка… не считаю возможным…
Удар оказался, как говорится, не в бровь, а в глаз. Кузнецов сразу же вспылил и, конечно же, пытался настоять на своем, но в его словах и поведении не чувствовалось силы и непоколебимой уверенности. Понимал, видимо, что не прав. Я же продолжал держаться прежней тактики.
В качестве арбитра, поставившего точку в этом споре, выступил наш комдив М. А. Курочкин.
– Кузнецов, ты полком командуешь – тебе его и вести в бой! – таким был окончательный и не подлежащий обжалованию вердикт старшего по званию и по должности офицера. Пришлось Василию Михайловичу подчиниться.
Правда, и мне довелось пережить в тот день немало неприятных минут. Дело в том, что Кузнецов оставил меня на земле, не включив в список ударной группы. Может, обиделся сильно, а может… В общем, гадать о причинах бесполезно, тем более что сам командир мотивы своего решения не объяснил, а мои возражения пропустил мимо ушей…
Один за другим взмывают в небо «Бостоны». Вот они, сделав несколько кругов над аэродромом, собрались в строй и под присмотром истребителей сопровождения поворачивают к морю. Еще немного времени, и мерный рокот могучих моторов окончательно растворяется в естественной тишине окружающей природы.
Боевые товарищи ушли на задание… А я остался дома… Подобная ситуация никогда не в радость, но сегодня – особенно. Вроде бы и не виноват, что так вышло. Но с другой стороны… Да уж… Положение, скажем прямо, совсем непростое, требующее времени на обдумывание. Сунул в зубы сигарету и хожу взад-вперед вдоль опустевшей полосы, еще и еще раз мысленно возвращаясь к произошедшему инциденту.
«Может, зря я на принцип пошел? – терзает душу сомнение. – Может, не нужно было с Кузнецовым спорить?»
«Но комдив принял мою сторону, причем без колебаний, – тут же находится не менее веский контраргумент, – и вообще, я ведь совсем не хотел от задания уклониться!»
«Это правда. А ребята могут подумать совсем по-другому…»
Время шло, а я все продолжал мерить шагами окрестности аэродрома, выкуривая одну сигарету за другой… Но легче никак не становилось. Скорее, наоборот – тяжкий груз неразрешимых сомнений с каждой минутой нарастал словно снежный ком. Даже «сто грамм» – испытанное «лекарство» – особого облегчения не принесли…
– Миша, собирайся скорее! Летим в Каунас! – вывел меня из этого неприятного состояния Коля Иванов. – Абалмасов в тумане от наших оторвался. Делать нечего, повернул назад, но домой добраться так и не смог. Блуданул парень. Хорошо, в район Каунаса вышел. Там и сел, на аэродроме…
Так уж заведено было у нас в полку: «потерялся» молодой экипаж – значит, надо лететь за ним, прихватив с собой кого-то из опытных штурманов, чтобы тот вернул домой «блудных сыновей». Обычный рутинный полет, но вряд ли нужно объяснять, что в тот день он оказался очень кстати. Что лучше неба способно отвлечь летчика от всех бед и забот!
Конечно же, я не стал расспрашивать вернувшихся с задания товарищей о его подробностях. Настроение совсем не то было… Лишь из обрывков услышанных мной разговоров стало понятно, что из-за плотного тумана им не удалось даже сблизиться с целью. Едва различимые на непроглядном сером фоне разрывы снарядов – вот и все, что смогли увидеть члены экипажей топ-мачтовиков и торпедоносцев. Сбросил торпеду лишь один Гурьянов, и то, как говорится, наугад.
