Джорджина Хауэлл - Королева пустыни
«Я думаю, она была очень счастлива в смерти, потому что ее политическая работа – одна из величайших вещей, которые приходилось когда-либо делать женщине – была закончена вовремя. Государство Ирак – прекрасный памятник, даже если он продержится еще несколько лет, как я часто опасаюсь и иногда надеюсь. Мне кажется, что слишком сомнительно это благо – правительство – чтобы давать его людям, которые издавна обходились без него. Конечно, это для вас теперь несчастье – что у вас больше нет Гертруды, но опять же – она не принадлежала вам на самом деле, хотя давала вам так много.
Ее письма – это в точности она сама: энергичная, заинтересованная, почти восторженная, всегда об окружающих людях и событиях. Она сохраняла вечную свежесть – или по крайней мере, как бы ни была велика ее усталость, всегда могла найти достаточно интереса для всех, кто к ней приходил. Вряд ли когда-нибудь я знал человека настолько полностью цивилизованного – в смысле широты интеллектуального восприятия. И она сама вызывала интерес, потому что никогда нельзя было знать, насколько далеко и в каком направлении она прыгнет под влиянием какого-нибудь сильного специалиста, который обратит ее взгляд в этом направлении. Мы с ней часто над этим вместе смеялись – потому что я сохранил два ее письма, в одном из которых был описан ангелом, а во втором обвинялся в том, что одержим дьяволом, – и я показывал ей сперва одно, а потом другое, уговаривая ее проявить милость к теперешним предметам ее неприязни…
…Ее утрата должна быть почти невыносимой, но я очень благодарен вам за то, что вы дали миру такого человека…»
Свои соболезнования выразили Дэвид Хогарт, Саломон Рейнах, издатель «Ревью Археолоджик», Леонард Вулли из Британского музея и сотни шейхов, британских офицеров и иракских министров. В Багдаде король Фейсал и его кабинет выделили в музее «Зал Гертруды Белл», а Генри Доббс написал от имени ее друзей, что они заказали мемориальную доску для установки в Иракском музее:
В момент смерти Гертруды Фейсала в Ираке не было, обязанности регента исполнял эмир Али. Он немедленно распорядился организовать ей военные похороны. В тот же день ее погребли на кладбище рядом с Багдадом. Ее тело было отвезено в «Автомобиле службы здоровья» на Британское кладбище из протестантской церкви, гроб ее был покрыт британским флагом и флагом Ирака и убран венками от семьи Фейсала, от британского верховного комиссара и многих других. Кортеж медленно ехал по улицам, где выстроились солдаты иракской армии, и за ним пешком шли регент, премьер-министр, верховный комиссар и другие официальные лица, гражданские и военные. Огромные толпы собрались со всей страны посмотреть, как проезжает ее гроб, и отдать ей молчаливую дань почтения – исламские лидеры рядом с еврейскими купцами, эфенди рядом с оборванными бедняками. В газетах сообщалось, что «в похоронной процессии участвовало все население столицы». В воротах кладбища молодые люди из верховного комиссариата, не скрывая горя, на плечах отнесли гроб к месту последнего покоя. Капеллан английской армии отслужил заупокойную службу, и старшие британские чиновники бросили по горсти земли. В окружении «большого скопления иракцев и англичан» – в том числе сэра Генри Доббса и всего британского персонала, иракского кабинета и шейхов многих племен – гроб опустили в простую каменную гробницу. С обычной загадочной быстротой весть разлетелась по пустыне, и племена шли в Багдад весь день: сначала ховейтат и дулаим, потом шейхи из ближних и дальних племен.
– Она последние десять лет своей жизни, – сказал Доббс, – посвятила всю неукротимую горячность своего духа и все удивительные способности ума служению арабскому делу, особенно Ираку. И в конце концов ее тело, такое хрупкое, было сокрушено энергией ее души.
Ее кости лежат там, где она и хотела, – в земле Ирака. Ее друзья осиротели.
В передовице «Таймс» говорилось о ее работоспособности:
«Какая-то сила связывала ее любовь к Востоку с практической целью, которая стала доминантной ее задачей… Она выдерживала рутину, никогда не отчаивалась из-за постоянных разочарований и никогда не позволяла собственному идеализму перейти в брюзжание, демонстрировала силу характера поистине редкую среди тех англичан, для которых Восток стал страстью. Она была единственной выделяющейся женщиной среди них, и ее достоинства – свойства чистейшего английского характера».
Во многих некрологах отдавалось должное тому факту, что Ирак благодаря Гертруде управлялся сейчас лучше, чем последние пятьсот лет: стал спокойнее, зажиточнее и куда довольнее, что британцы и арабы работали вместе в дружеском сотрудничестве. Некролог в «Таймс оф Индия» содержал мастерски составленное резюме ее характера и работы. Британцы ценили ее как писателя, путешественника и археолога, говорилось в этом некрологе, но до конца не замечали «удивительное положение, которое она создала себе в Ираке, положение, которое возложило на нее ответственность более, чем на кого бы то ни было, за то, каким будет Ирак, который мы видим сегодня». Признавая, что некоторые охотно критиковали ее саму, ее цели и методы, автор пишет:
«Такая яркая личность вряд ли могла не иметь врагов… Под стать почти страстному увлечению, которое она возбуждала в своем ближнем кругу, была та враждебность со стороны тех, от кого она сильно отличалась. С чужим человеком – в особенности, может, с посторонним журналистом – она была небрежна и даже груба.
Ее великим достижением стало создание свободного, процветающего и культурного Ирака как главного направления воссоздания арабской культуры и цивилизации… Это Гертруда изо дня в день отстаивала предоставление Ираку той меры локальной автономии, которая была совместима с британским контролем над страной – не… ради целесообразности, но ради естественного права арабской расы на свое “место под солнцем”.
Она убедила британское правительство пойти на финансовые риски в Ираке и уверила местных иракских лидеров, что это им на пользу и что к прежним колониальным методам возврата не будет».
В «Таймс» Чирол писал в некрологе: «Со всеми теми качествами, которые обычно описываются как мужские, она сочетала обаяние утонченной женственности и – хотя это видели лишь немногие близкие – глубины нежной и даже страстной привязанности». Для тех, кто больше других любил Гертруду, незабываемыми оставались куда более ранние слова Флоренс: «На самом деле истинной основой натуры Гертруды была ее способность к глубоким эмоциям. Великие радости случались в ее жизни и великие скорби тоже. Как могло быть иначе при таком темпераменте, таком жадном к жизни? Ее яркая магнетическая личность втягивала в свою жизнь тех, мимо которых она проходила».
