Владимир Корнилов - Демобилизация
- Что, не женился?
- Кто?
- Кто, кто? Инженер, - рассердился Курчев.
- На Карпенке? Так ведь ты же на ней!
- Я?
- Говорили - ты. Она как взяла у летчика адрес, так сюда не возвращалась. Даже шматье какое-то оставила.
- Иди врать...
- Значит, перевелась просто на другой объект. Жалко. Девчонка ничего была.
- Я тебе, историк, на полку двести впишу, - зевнул Морев, - как раз среднее. Идет?
- Нам татарам, одна муть, - придвинул Борис табурет к столу. Он все еще не оправился от известия о Вальке-монтажнице.
- Сдавай, коммунист, - пододвинул Морев колоду Павлову.
- Сдай на мизер, чтоб больше трех не ловилось, - сказал Борис.
- Ну да! Разве Федя-большевик когда сдаст, - вздохнул Секачёв.
- Чего они тебя так окрестили? - спросил Курчев покрасневшего Павлова.
- Скажи, не зажимай, - подмигнул Морев.
- Да хватит вам, - отмахнулся Федька.
- В партию подал, - напуская важности, пробасил Секачёв.
- Врешь!
- Чего врать? Мы все со смеху чуть в штаны не наложили, а Колпиков ничего - принял. Покажи, чума, кандидатскую корочку.
- Правда, покажи, - попросил Курчев, все еще надеясь, что его разыгрывают.
- В сейфе, - мотнул головой Павлов. - Ну что, мизериться будешь? уткнулся в распущенные веером курчевские карты.
- Да нет, - Курчев сразу потерял интерес к игре.
Через полтора часа, почти все время пропасовав, он выиграл восемнадцать рублей и, притащив из волховской комнатенки его матрас и подушку без наволочки, скинул сапоги и накрылся шинелью.
- Спишь? - спросил в темноте Федька.
- Ага, - машинально ответил Борис, думая, как завтра встретит его Ращупкин.
- Батя тут чехвостил тебя.
- А тебя? - усмехнулся Борис.
- Меня - нет, меня теперь не укусишь.
- Ну, это как взяться. Ты пить бросил? - спросил младшего лейтенанта.
- Пить - нет, - засмеялся тот, но тут же посерьезнел: - Без корочки офецеру нельзя. Все равно, когда подавать, сейчас или через год. Уж если решил, так лучше сразу... А то ты отсюда выскочил, а мне что - пропадать?..
- За что Журавль ругал? - спросил Борис.
- А так... За все сразу. Трус, говорит. В воздух стрелял, а потом сразу дёру. Говорит, дня лишнего здесь не потерплю. Документы готовы. Как приедет, пусть к начфину идет и все.
7
Утром Борис на развод не вышел. Сидел на койке и меланхолически разглядывал свои сапоги. Волхов уехал в отпуск и чистить обувь было нечем.
Заметив, что пуговица на левом погоне шинели оторвалась, он сорвал погон, а для симметрии и второй. В мятом кителе и бриджах, в невычищенных сапогах спустился к штабу. Никто навстречу не попадался.
Круглолицый начфин сидел в своей комнатенке с каким-то незнакомым мордатым младшим лейтенантом.
- Вот он, - кивнул начфин на Бориса. - С него возьмешь и как раз будет. А ты, Курчев, сдавай удостоверение, бери справку и вот три косых. По вчера рассчитал. За "молчи-молчи" выходное не положено.
Курчев выложил удостоверение личности, взял справку, которая до получения паспорта оставалась его единственным документом, расписался на отдельном листе ведомости и пересчитал купюры. Все были пятидесятками и здорово оттопырили карман.
- Куда кладешь? - усмехнулся начфин. - А ему?
Курчев понял, что мордатый младший лейтенант - это присланный в часть новый комсорг.
- У меня все плачено, - сказал и вынул из нагрудного кармана билет. Ему жаль было разменивать новые купюры.
- За март уплачено,- поглядел комсорг в свою новенькую ведомость,- а за апрель - нет.
- А сколько?
- Полтора процента, - усмехнулся начфин.
- Фью, - присвистнул Курчев. - Не пойдет. Апрель только начался. В Москве заплачу. Да и с выходного не положено.
- Положено со всего, - помрачнел комсорг.
- А мне двадцать шесть стукнуло...
- Что? Продлеваться не будете?
- Нет, - покачал головой Курчев и положил билет на стол.
- Ох и жмот, - восторженно засмеялся начфин, но Курчев не ответил и вышел.
В штабном коридоре, недалеко от тумбочки посыльного, заложив руки в карманы галифе, стоял, будто нарочно ожидая лейтенанта, капитан Зубихин.
- Здравия желаю, - сказал Борис.
- Привет. Освободился?
- Ага.
- Ну, тогда пошли. Чего-то тебе покажу, - взял Бориса под руку. Специально для тебя приехал.
- Еще чего? - вырвал Курчев руку. Ему казалось, что его арестовывают.
- Да не дрожи. Или совесть нечиста?
- В чем дело?
- Ни в чем. Хотел тебе кой-чего показать. А то уедешь и не узнаешь. Пойдем, жалеть не будешь.
- Некогда. Паспорт получать надо.
- Пошли, пошли. Все равно сегодня не успеешь.
- У тебя что - ордер на меня? - не выдержал Борис.
- Дурак, - сплюнул Зубихин. - С тобой же, как с человеком...
Они стояли на плацу и Курчеву казалось, что полк во все глаза глядит на них из окон.
- Надо, чтобы каждый человек разделил тетрадную страницу... медленно, словно трогал с места тяжелый состав, проговорил Зубихин, и Курчев побледнел, вздрогнул и припомнил сон про Сталина.
- Ну, чего стоишь? Пойдем отдам, - снова взял его под руку особист.
За пищеблоком, в тесной и темноватой (оттого, что с зимы не мыли окна) комнатенке Зубихин отпер сейф и протянул Борису несколько страниц довольно четкого третьего экземпляра.
- Сожги, дурак, и не пиши больше.
- Кто дал? - не выдержал лейтенант.
- Много будешь знать - загремишь... - пододвинул к краю стола консервную жестянку особист. - Пальцы не пали, - поднес он зажженную спичку к несчастному сочинению о фурштадтце.
- Садись, - кивнул на табурет. Сам сел на койку и, запустив руку куда-то к стене, вытащил початую бутылку московской.
- Не закусывать умеешь?
- Ага.
- Ну, тогда на. Стакан у меня, понимаешь, один.
"Конечно, кто же с тобой, кроме меня, пить будет!" - подумал Борис. Ваше здоровье, - взял и опрокинул налитое.
Особист кивнул, взял у него стакан и вылил себе все, что оставалось в бутылке.
- Думаешь, я зверь, да? - спросил, поморщась. - Нет, не зверь. Я почти два курса архитектурного кончил. Если б не война, я, может, дома бы строил. Думаешь, заливаю? - уставился на него Зубихин. - Нет, кончил. Не веришь?
- Ну, и зря, - сказал через минуту. - Ты мягкий. Из тебя чего хошь лепи. Был бы ты моим младшим братом, наставил бы тебе фонарей, чтоб больше не чиркал такого... - кивнул на догоравшие в консервной коробке страницы реферата. - И те тоже сожги. А то на гражданке ребята мышей ловить любят. Понял?
- Ага...
Курчев чувствовал себя оплеванным с головы до ног.
- А вообще голова у тебя соображает, - вытащил особист пачку "Беломора" и прикурил от импровизированной пепельницы. - А раз соображает, то не пиши. В тряпочку молчи, а то попухнешь. В аспирантуру не взяли?
- Нет.
- Ну и отлично. Сунься куда-нибудь на завод. На сдельной больше любого кандидата наук вышибешь. И еще, говорю тебе, как человеку, женись. Вон хоть на той чернявенькой, Вальке, что ли? Или уже?
