Галина Пржиборовская - Лариса Рейснер
Гамбург, с XVI века крупнейший порт, прославился как вольный город. Основан Карлом Великим в начале IX века как крепость на обоих берегах Эльбы, в 110 километрах от Северного моря. В конце XII века Гамбург добился самоуправления, в 1510 году – прав вольного имперского города. В 1867 году в Гамбурге вышло первое издание «Капитала» Карла Маркса. Революционные выступления гамбургских рабочих случались не раз – в 1896, 1906, 1911 годах. Рабочим Гамбурга принадлежит значительная роль в ноябрьской революции 1918 года.
С. С. Шульц считал, что гамбургское восстание «закрутил Радек». Другие современные исследователи убеждены, что Радек и Рейснер «контролировали финансовую помощь Советской России немецким коммунистам во главе с Тельманом» (Лариса Рейснер – загадочная женщина русской революции // Смена. 1995. 12 мая. С. 9).
В статье Радека о Рейснер в энциклопедическом словаре «Гранат» можно прочитать: «Рейснер отправляется в Германию с двоякой задачей: она должна дать русскому рабочему картину гражданской войны, назревающей там под влиянием захвата Рура французами и экономической разрухой. В случае захвата власти в Саксонии должна стать офицером связи между частью ЦК Германской коммунистической партии и представительства Коминтерна, находившегося в Дрездене, и остальной частью».
После детства Лариса Рейснер впервые оказалась в Германии. Радеку она рассказывала, как ходила в гости к «тетушке Бебель», о дымящемся кофейнике, о сладком пироге. Она помнила детей рабочих из Целендорфа (район Берлина), с которыми училась в школе, помнила рассказы работницы Терезы Банд, помогавшей ее матери по хозяйству. В Берлине в 1923 году в рабочей семье она чувствовала себя как дома.
В очерках, составивших книгу «Берлин в октябре 1923 года», Лариса Рейснер пишет о том, как голодает Берлин, как растет безработица. «Жена безработного, беременная теперь, зимою 1923 года – это труп». Пишет о том, как отмечают нищие рабочие пятилетнюю годовщину немецкой революции 9 ноября 1918 года. На этот день фашисты наметили свой переворот. Массовые демонстрации, погромы, расстрелы рабочих. Социал-демократическая партия бездействовала. «Собравшиеся с исключительным волнением ждали представителя СД партии, встретили его абсолютным молчанием, беззвучным вопросом – что же теперь делать? Что же эта „рабочая“ партия сочла нужным сказать рабочим накануне путча? Дала им оружие? Разработала план борьбы? Что стоило организовать революционную оборону в городе, наводненном сотнями тысяч безработных, целой армией женщин, выброшенных на мостовую, инвалидами, которым правительство дает издевательские субсидии, наконец, толпами организованных рабочих, из числа которых более 20 тысяч человек обречены на голодную смерть».
В Германию Лариса приехала с удостоверениями «Известий», «Правды» и «Красной газеты». В «Известиях» под рубрикой «Очерки современной Германии, от нашего спецкора Rеvera» напечатаны: «Дети рабочих» (14 ноября 1923 г.), «Хильда – человек 8 лет» (16 декабря 1923 г.), «Гамбург – город вольный» (17 февраля 1924 г.); в журнале «Жизнь» (№ 7, 1923) «Меньшевики после восстания» с рисунками восьмилетнего «комсомольца» Ганса П. Свои рисунки гамбургский Гаврош подарил Ларисе Рейснер. Берлинские очерки были опубликованы в составе книги «Гамбург на баррикадах» в 1925 году (издание ЦК МОПРа). В 1924 году – в издательстве «Новая Москва».
«Немецкий рабочий культурнее русского, его жизнь после первых лет молодых скитаний гораздо крепче связана семьей, оседлостью, часто обстановкой, приобретенной в течение десятков лет на грошовые сбережения. Мелкобуржуазная культура, мещанская культура давно просочилась во все слои немецкого пролетариата. Она принесла с собой не только всеобщую грамотность, газету, зубную щетку, любовь к хоровому пению и крахмальные воротнички, но и любовь к известному комфорту, необходимую опрятность, занавески и дешевый ковер, вазочки с искусственными цветами, олеографию и плюшевый диван… Война и особенно пятилетие мирного грабежа, последовавшие за ней, нанесли жестокий удар этой мещанской культуре, просалившей верхние привилегированные слои немецких рабочих» (отрывок, не вошедший в окончательный текст).
Обращаясь к родителям, Лариса Михайловна несколько раз предупреждает: «Пишите мне через т. Уншлихта – для Изы. Ни имени, ни адреса не надо. Помните, никому ничего не перерассказывайте, погубите меня».
Магдалина, Иза, Ревера…
И еще несколько отрывков из писем Ларисы Рейснер родным:
«Зайцы милые, конечно, жива, здорова, въедаюсь в эту новую страну, которая мне знакома только в те минуты, когда какая-нибудь улица похожа на Фозанек или люди из другого народа поют „Интернационал“. Самочувствие – блистательно. Будьте очень, очень спокойны… Начнется буря, я ее смогу встретить во всеоружии, зная Германию сверху донизу… На моем столе Каутский, Меринг, все лучшее, что есть о Германии. Меня заставляют читать и думать. Нация на дыбе… Ваша одиночка, которая хочет быть сильной».
«Пишу из восхитительного приморского Гамбурга. В Берлине во всяких трущобах ущучила целый ряд беглецов, записала их личные рассказы. Теперь сижу у нашего консула и пожираю литературу о славном, вольном городе Гамбурге. Затем дней на десять перекочую в рабочие кварталы собирать сведения о боях. Милая мама, никогда еще с 18 года не жила чище, никогда столько не читала и не думала в полном молчаливом одиночестве. Снег мне на душу падает, стою как дерево зимой».
«…B Германии нет еще революции, нет девятого вала, пеной и трепетом которого пишутся книги, какую я хотела вывезти из Берлина… Революция эта, которая должна быть сделана не порывом (всякий, всякий порыв влипнет, утонет, захлебнется в теплой грязи проклятого мещанства), но каторжным, многомесячным трудом…
Еду в два путешествия… в круг крупной промышленной буржуазии, – словом, не к богеме, а к серьезной немецкой интеллигенции, буду учиться, прирастать к великому чужому народу и его истории и писать – не под давлением денежной необходимости, но по строгим велениям своей литературной совести».
«Гамбург на баррикадах» не только документально точная книга, но и художественно целостная. Уже в Москве Лариса Михайловна проводила много времени с Эрнстом Тельманом, который вынужден был бежать из Германии. Уточняла с ним свой материал. Художественные достоинства «Гамбурга на баррикадах» были признаны немецкой критикой, считавшей, что подобного изображения Гамбурга нет в мировой литературе.
«На берегу Северного моря Гамбург лежит как крупная, мокрая, еще трепещущая рыба, только что вынутая из воды. Вечные туманы оседают на заостренные чешуйчатые крыши его домов. Ни один день не остается верным своему капризному, бледному, ветреному утру. С приливом и отливом чередуется влажное тепло, солнце, серый холод открытого моря и бесконечный, неуемный, шумный дождь, обливающий блестящие асфальты так, точно кто-то, стоя у взморья, из старого корабельного ведра, каким вычерпывают дырявые лодки, захлебывающиеся во время сильной качки, подымает из моря и выливает ползалива на непромокаемый, как лоцманский плащ, дымящийся от сырости, вонючий, как матросская трубка, согретый огнями портовых кабаков, веселый Гамбург, который стоит под проливным дождем крепко, как на палубе, с широко расставленными ногами, упертыми в правый и левый берег Эльбы».