Галина Пржиборовская - Лариса Рейснер
Я только не хочу, чтобы мы разошлись под влиянием каких-нибудь несчастных недоразумений. Вспомни, сколько раз ты уже апеллировала к разводу и, однако, каждый раз после этого наша взаимная любовь всходила на новые вершины счастья. Ведь именно после декабря 1918 г., когда ты также решительно стремилась разойтись со мной, была и разлука английского плена, и наше ликование после встречи на белоостровском мостике, и Астрахань, и деревенька Черный Яр, и Энзели, и Баку. А разве мы плохо жили в Афганистане? Разве этой двухлетней жизнью в искусственной, оранжерейной обстановке мы не доказали, что достойны быть супругами на всю нашу жизнь? Решай, как хочешь, пушинка, я не хочу тебе навязываться… насильно мил не будешь… Пожалуйста, обязательно приходи встретить меня на вокзал… Наконец, мне было бы слишком тяжело передавать формальный документ о разводе кому-нибудь другому, кроме тебя. Я делал предложение лично тебе, и если необходим развод, то согласись лично принять его от меня. Малютка, малютка, не забывай, что нас соединяют золотые ниточки, закаленные в огне гражданской войны».
От 18 октября 1923 года: «Ты пишешь мне о ребеночке. Но разве я его убийца? У меня до сих пор все переворачивается изнутри, когда, продолжая твою политику, я на вежливые вопросы иностранцев: „Как чувствует себя мадам?“ – вынужден отвечать: „Большое спасибо. Все хорошо, я надеюсь, что через два месяца стану отцом“. Мышка, но разве мы с тобой виноваты, что на втором месяце его жизни произошел выкидыш? Нет, виноваты затхлые условия „жирного и сытого“ афганского прозябания, условия, вдвойне тяжелые для таких нервных и впечатлительных натур, как мы с тобой. Кроме того, ты сама писала, что все равно не довезла бы его – такая страшно трудная была дорога…
…Чтобы не было недоразумений, пишу черным по белому: никакого развода я никогда не хотел и в никакой степени не желаю его сейчас. В Джелалабаде и Кабуле я говорил только о том, что нам надо об этом подумать, когда люди все время живут вместе, то они зачастую не могут дать отчет в своих чувствах. Разлука в этом смысле является прекрасной проверкой».
По слухам, бытовавшим среди родственников и близких Ларисе Михайловне людей, у нее случилось три выкидыша, и врачи были убеждены: чтобы сохранить ребенка, Лариса Михайловна должна была всю беременность лежать.
Из последних писем Федора Раскольникова Ларисе Рейснер после редких встреч в Москве в январе 1924 года:
«Мы с тобой похожи на две стрелки часов, обладающие разным темпом… но оба мы бежим по одной орбите. В самом деле, я почувствовал наличность кризиса еще в феврале прошлого года в Джелалабаде, когда ты об этом и слушать не хотела. Я был тогда под влиянием тех же противоречивых настроений, как ты в настоящее время…
Конечно, найдутся много людей, которые превзойдут меня остроумием. Но где ты найдешь такого, кто был бы тебе так безгранично предан… Конечно, я был перед тобою виноват: порою груб, порою невнимателен. Такую жену, как ты, нужно было носить на руках… Только ради всего святого, во имя революции, не унижайся до жалкой роли любовницы какого-нибудь женатого человека. Тебя, с твоей принципиальностью, с твоей способностью любить, с твоей неукротимой ревностью, это истерзает и исковеркает. А в таком случае твоему творчеству наступит конец».
Письма почти без купюр опубликованы в книге «Федор Раскольников. О времени и о себе. Воспоминания, письма, документы» (Лениздат, 1989).
Двадцать второго октября Ларисе Рейснер написал В. Баженов: «Ф. Ф. пока здоров, слава богу, только страшно скучает об Вас, каждый день раз пять про Вас говорит, что-то Лариса Михайловна, думает ли обо мне или нет, целую неделю почти перестали обедать и ужинать… Все по-старому, не забывайте нас… Остаюсь покорный Ваш слуга».
Лариса Рейснер была в это время в Германии с Карлом Бернгардовичем Радеком, который не мог ради нее оставить жену и четырехлетнюю дочь, горячо любимую. При этом на его столе дома всегда стояла фотографическая карточка Ларисы Рейснер.
«Ни имени, ни адреса не надо»
Право на ошибку – условие динамики человека и культуры.
Ю. Лотман. Воспитание душиСлужебный заграничный паспорт на имя Магдалины Михайловны Краевской, сотрудницы Полномочного представительства, отправляющейся с дочерью Алисой двух лет в Германию, с фотографией Ларисы Рейснер, был получен ею 21 сентября. Выезд из Москвы – 24 сентября. Отметка Берлина – 30 сентября. 18 января 1924 года Магдалина Михайловна Краевская с дочерью Алисой пересекла советскую границу на обратном пути. Транзитных штампов около десяти. Дрезден – по свидетельству Карла Радека – 21 октября.
По партийным документам, в Дрезден Лариса Рейснер приезжала в качестве члена правления Всероссийского кинотреста, затем направлялась в Берлин и Гамбург (Тихонова 3. Л. Рейснер – дочь революции // Вопросы истории. 1965. № 7. С. 205–208).
На бланке «Красного Интернационала профсоюзов» А. Лозовский (настоящее имя Соломон Абрамович Дридзо) пишет: «Дорогая Лариса Михайловна. Я знаю, что Вас ожидает, но не понимаю, почему Вы не подаете никаких масонских знаков о Вашем существовании. А между тем ввиду предстоящих Вам похождений (к которым я руку приложил) я должен Вас видеть. Звоните или просто приходите ко мне на квартиру завтра во вторник около часу. Телефон: Кремль, квартира. Привет звезде Афганистана, внезапно появившейся и еще более внезапно померкшей на небе Профинтерна».
По словам Карла Радека, Лариса Рейснер пришла к нему в сентябре с просьбой помочь ей выехать в Германию. К. Радек, член Президиума Исполкома Коммунистического интернационала, 25 января 1924 года выдал ей справку: «Настоящим удостоверяю, что тов. Л. М. Рейснер провела время с середины октября 1923 по половину января 1924 на нелегальной зарубежной работе».
В Германии – послевоенный экономический кризис, безработица, голод, нищета. В сентябре 1923 года Коммунистическая партия Германии (КПГ) и Исполком Коминтерна, учитывая обострение революционного кризиса, пришли к выводу, что через месяц вооруженное восстание неминуемо. По решению ЦК КПГ гамбургский пролетариат должен был подать сигнал к всеобщей забастовке и всегерманскому вооруженному восстанию для создания общегерманского рабоче-крестьянского правительства. 23–25 октября гамбургские рабочие сражались на баррикадах. В разгар сражения стало известно, что ЦК КПГ отменил всеобщую забастовку, рабочие правительства в Саксонии и Тюрингии были разгромлены, не было единства действий среди рабочих Германии. Возглавивший гамбургское восстание Тельман дал приказ к отступлению, прошедшему с минимальными потерями. После разгрома восстания начались массовые репрессии; коммунистическая партия, участники восстания ушли в подполье; кто мог, уехал за границу.
