Владимир Федюк - Керенский
Возвращение в политику оказалось недолгим. Осенью того же 1949 года Керенский посетил Париж, с которым у него было связано столько воспоминаний. На вокзале его встречала Нина Берберова, больше никто не пришел. Керенский поселился в маленьком отеле в парижском пригороде Пасси. До войны Пасси был практически русским районом. Здесь любили рассказывать о каком-то французе, который повесился от тоски по родине, ежедневно слыша вокруг себя только русскую речь. Теперь русских в Пасси практически не осталось. Керенский ходил по улицам, и никто его не узнавал. Только в маленьком кафе на перекрестке улицы Альбони и бульвара Десселер старик официант вспомнил его и назвал "господин президент". Париж стал для Керенского чужим, как давно уже чужими стали почти забытые Петербург, Ташкент, Симбирск.
Старость политика, внезапно ставшего никому не нужным, часто оказывается ужасной. Человек привык всю жизнь находиться в центре внимания и вдруг ощущает себя в пустоте. Керенскому в этом отношении всегда везло. Уже в 36 его попытались списать со счетов, но он находил себе новые занятия и существование его вновь обретало смысл. Так произошло и сейчас. В 1955 году к Керенскому обратились представители бывшего американского президента Герберта Гувера. Еще в 1919 году по инициативе Гувера была основана библиотека (позже институт) по вопросам войны, революции и мира. Немалую часть ее собрания составили документы, касавшиеся русской революции. Дело в том, что в начале 1920 года Гувер курировал программу АРА, осуществлявшую гуманитарную помощь жертвам голода в Советской России. Представители АРА правдами и неправдами вывезли из России множество ценнейших материалов, которым грозило уничтожение. Позже к ним прибавились архивные коллекции, подаренные русскими эмигрантами, осевшими в США. До сих пор архив Гу-веровского института считается крупнейшим зарубежным архивным хранилищем по новейшей истории России.
Керенскому было предложено на основе этого собрания составить публикацию документов, характеризующих деятельность Временного правительства в 1917 году. Он взялся за дело с огромным энтузиазмом. Его помощником в этой работе был молодой американский исследователь Р. Браудер — ученик историка М. Карповича, старого друга Керенского. Итогом их деятельности стала публикация в 1961–1962 годах трех увесистых томов под общим заголовком "The Russian Provisional Government". Для Керенского их выход стал своеобразным подарком — к моменту появления первого тома ему исполнилось восемьдесят.
Сразу после завершения этой работы Керенский сел за написание мемуаров. Книга под названием "Russia and History Turning Point" ("Россия на историческом повороте") вышла в свет в 1966 году. По содержанию она в значительной мере повторяет те фрагменты воспоминаний, которые публиковались в русской эмигрантской прессе еще в 1920—1930-х годах, но дополнена главами, рассказывающими о детстве автора и событиях, предшествовавших революции. Как мемуарист, Керенский далек от лучших образцов жанра. Его воспоминания постоянно прерываются поверхностными экскурсами в историю, но в целом дают представление и о личности самого Керенского, и о его эпохе.
Работу над воспоминаниями Керенский совмещал с чтением лекций в Стэнфордскомуниверситете и проводил время между Калифорнией и Нью-Йорком. В Стэнфорде он жил в маленькой квартире из двух комнат, предоставленной ему университетом, в Нью-Йорке — в роскошном особняке на 91-й улице в восточной части Манхэттена между Лексингтон и Парк-авеню. Трехэтажный дом за № 109 принадлежал другу Керенского — конгрессмену Симпсону. Тот бесплатно выделил Керенскому две комнаты на втором этаже, при этом он мог свободно пользоваться и другими помещениями. "Особняк был барский. Особенно хорош был просторный кабинет — по стенам в шкафах книги, камин, удобные кресла, стильная мебель. Керенский принимал здесь гостей. Иногда устраивал "парти". Прислуживали в особняке японцы — муж и жена".[449]
Те, кто общался с Керенским в это время, вспоминают, что его никак нельзя было назвать преклонным старцем. Конечно, проблемы со здоровьем у него были, да и сложно избежать их в 80 лет. В довершение к давней близорукости у него появилась катаракта. Операция оказалась неудачной, и Керенский полностью ослеп на правый глаз. Но это не мешало ему оставаться не по возрасту энергичным. В эти годы он часто встречался с визитерами из СССР. Писатель Генрих Боровик, неоднократно излагавший историю своей встречи с Керенским, — самый известный пример, но далеко не единственный.
Та легкость, с которой Керенский шел на такие контакты, свидетельствовала о том, что он отнюдь не замыкался в ненависти к Советскому Союзу, как это делали многие эмигранты первой и второй волны. Но удивительнее другое — каким образом на встречу с Керенским решались его посетители? Поведение советских граждан за границей было регламентировано тысячью правил, и одним из главных был запрет на любые встречи с представителями эмиграции. Нарушение его было чревато множеством неприятностей, самой безобидной из которых был переход навсегда в категорию "невыездных".
Советские спецслужбы следили за всеми мало-мальски значительными фигурами в эмиграции. Не избежал такой опеки и Керенский, но отношение к нему было особым. Керенского не считали опасным, о чем косвенно свидетельствует псевдоним, под которым он фигурировал в оперативных разработках, — "Клоун". От "Клоуна" не надо было опасаться неожиданностей, но при случае его можно было использовать в своих целях.
Как раз такой случай и представился в середине 1960-х годов. В 1965 году на советские экраны вышел документальный фильм "Перед судом истории". Главным его героем был старый знакомый Керенского — В. В. Шульгин. Судьба его после революции сложилась непросто. Шульгин прошел всю гражданскую войну, позже оказался в эмиграции в Югославии. Ко времени Второй мировой войны он давно уже отошел от политической деятельности, но после прихода Красной армии был арестован и отправлен в советскую тюрьму. На волне реабилитации в середине 1950-х годов Шульгин был освобожден, но покинуть Советский Союз ему не разрешили. Он жил в провинциальном Владимире, мечтая только об одном — уехать за границу, где жили его близкие.
Шульгину было обещано, что ему позволят уехать во Францию, но условием этого стало участие в готовящемся фильме. Это действительно получилось эффектно — в Таврическом дворце Шульгин рассказывал о событиях, успевших стать далекой историей, в которых он сам принимал участие. Седой длиннобородый старик и сам воспринимался как пришелец из прошлого.
Есть основание думать, что и в отношении Керенского строились похожие планы. Визитеры из Москвы должны были подготовить бывшего главу Временного правительства к поездке на родину. Ведь если бы Керенский, да еще перед кинокамерами, признал достижения советской власти, это стало бы шедевром пропаганды. Но когда в январе 1964 года с таким предложением к Керенскому обратился некий "журналист" из СССР, последовал категорический отказ. Нет смысла, пояснил Керенский, возвращаться туда, где погребено столько несбывшихся надежд, где всё вызывает горечь и боль.
