Владимир Архангельский - Фрунзе
— Я читал перепалку твоих ребят с беляками, — громыхнул он с порога и сбросил на диван кожаное пальто. — Эту самолетную «дуэль» с помощью листовок. Бьюсь об заклад, что кормишь ты их пасхальной еврейской мацой — без соли, перца и сахара. Именно так пресно они пишут!
— А вы им подбросьте дрожжей. Или бомбочку — зажигательную, чтоб они воспрянули духом.
— Думаю. Но пока не уловил изюминку. Очень это трудная штука — угодить в точку, поймать за хвост жар-птицу. Она где-то рядом ходит, иногда садится на плечо и долбит клювом по лысине, — он хлопнул себя по бритому темени и засмеялся раскатисто.
— Мне говорили, что бойцы сами пишут белякам, и получается у них иной раз в духе запорожского письма турецкому султану. Вот тут и изюминка! Смех убивает; и не мне вам говорить об этом. И красноармейцы пытаются действовать в таком ключе. В одном из писем они благодарили баронское превосходительство за три танка, уступленных Врангелем в бою. Потом подключились к проводу белой дивизии и передали телефонограмму: «Убегайте, гады, быстрее по маршруту Мелитополь — Севастополь — Константинополь!» Ловко, а? — Фрунзе ходил по салону, потирая руки. — Вот и дать бы барону позабористее: мол, чучело гороховое, немчура, а в царьки лезет! Он же чванный и потому в чем-то ограниченный тип: до сих пор не может понять, с какой армией воюет!
Что-то новое и даже удивительное для Фрунзе мелькнуло в глазах у Демьяна. Он сбросил маску простачка, посуровел. И сказал глухо:
— Бумагу и чернила, командующий!
— Садитесь за мой стол, Ефим Алексеевич. Я могу и отлучиться на время, — извинительно сказал Фрунзе и ушел в купе, захватив со стола сводки и карты.
— Сиротинский, чаю! — грохнул Демьян.
Сергей Аркадьевич распорядился, чай подали.
— Да ты, сдурел, Сергей! Чай — это фигурально! Покрепче-то ничего нет?
— Не положено, товарищ Демьян!
— Ну, монахи! Мацееды! Пресноеды! — разбушевался Демьян. Но скоро затих, размашисто водя пером по бумаге. И даже не глянул на Сиротинского, когда тот вышел из салона.
Давид Куманов — политотделец, газетчик, который в те дни состоял в «свите» Демьяна, — отметил в дневнике, что знаменитый «Манифест барона фон Врангеля» был написан в один присест. И первым слушателем-читателем был Михаил Васильевич.
Всегда серьезный, сосредоточенный, с виду даже несколько хмурый, со сдвинутыми накрепко бровями, М. В. Фрунзе буквально заливался хохотом, слушая «Манифест».
Фрунзе то и дело прерывал автора, приговаривая:
— Так… Так!.. Отлично! Замечательно!.. Правильно!..
Товарищ Фрунзе приказал немедленно начать печатать «Манифест» — о тираже разговора не могло быть:
— Печатайте хоть миллионы! Чем больше, тем лучше!
И уже через день-другой по всему фронту летел «Манифест» как песня и снежной лавиной падал с самолетов на голову беляков в Севастополе, Симферополе, Ялте и Феодосии.
«Манифест» казался тарабарщиной: слова немецкие, слова вывернутые; но запомнились они мигом. Михаил Васильевич, к примеру, после второго чтения читал агитку Демьяна наизусть, вплоть до последней строфы:
…Ви будет жить благополучно
И целовать мне сапога.
Гут!
«Подписал собственноручно»
Вильгельма-Кайзера слуга,
Барон фон Врангель бестолковый,
Антантой признанный на треть.
«Сдавайтесь мне на шестный слово,
А там… мы будем посмотреть!!»
Демьян попал в точку, поймал за хвост жар-птицу. Беляки стали переходить линию фронта с «Манифестом» в кармане и предъявляли его как охранную грамоту, не желая служить «подлюге Врангелю».
Когда у Фрунзе спрашивали, скоро ли начнется наступление, он отвечал:
— Да, скоро… Я «нашинаю» в ближайшие дни!..
Важным было совещание в Кременчуге: командармы решали вопрос о главном и вспомогательном ударе по Врангелю.
О главном, решающем ударе двух мнений не было. Все сошлись на одном: как только подойдет 1-я Конная, Буденный, Авксентьевский, Эйдеман, Блюхер и Городовиков отсекут войска барона от перешейков, не давая белым прорваться в Крым. В крайнем случае ворвутся туда на плечах отступающего врага, — Зимняя кампания исключается.
— Я дал слово Владимиру Ильичу кончить к декабрю, — сказал Фрунзе.
Споры были о том, чего добивается Врангель в данный момент. При первом взгляде на карту можно было заключить, что он решил овладеть Донбассом. Главные силы его левой колонны шли на Макеевку. И из бассейна поступали тревожные сведения: там начали эвакуацию. Однако барон одновременно замышлял что-то на Кубани и подозрительно передвигал части в районе Александровска.
Командармы решили: остановить Врангеля в ближайшие дни. С Каховского плацдарма нанести серию ударов на северо-востоке и срочно возводить мост для конницы Буденного в окрестностях Никополя. А на северо-запад выдвинуть войска во фланг Врангелю для поддержки Юзовской группы в Донбассе.
— Не дурак же этот барон! — сказал Фрунзе. — Полководец он опытный и, надо думать, не хуже нас понимает, что, пока в тылу у него есть Каховский плацдарм, Донбасса ему не видать. Значит, поход в Донецкий бассейн — широкий отвлекающий маневр. Что бы я сделал на месте Врангеля, у которого хозяин — Антанта и случайный друг — пан Пилсудский? Я бы опрокинул плацдарм в Днепр, перескочил на правый берег и хотя бы символически устремился на помощь Пилсудскому. Это подтверждает и главком. Панская Польша хотела подписать мирный договор восьмого октября, теперь срок отодвинут. Пилсудский дышит на ладан. Неизбежен удар Врангеля по Каховке с выходом на Правобережную Украину!..
Четко определил Фрунзе операции Южного фронта в ближайшие дни. 6-я армия энергичной разведкой беспрерывно тревожит противника и собирает данные о его силах против Каховского плацдарма. Она же немедленно строит переправы неподалеку от Никополя. 13-я армия вышибает части барона из Александровска силами двух стрелковых дивизий — 46-й и 23-й и 9-й кавалерийской. А Морскую и 2-ю Донскую дивизии Таганрогской группы М. Левандовского спешно выдвигает во фланг противнику, наступающему на Донбасс. 2-я Конная армия остается на месте, в районе Никополя, и собирает силы в кулак на случай возможного рывка белых на Правобережье.
Командармы спешили к своим штабам. Но Михаил Васильевич с каждым из них успел поговорить с глазу на глаз: в такой обстановке точнее определялись индивидуальные качества любого начальника.
С Уборевичем состоялся разговор о «стрелах». В его армии накопилось до сорока пяти старых самолетов: «ньюпоры», «фарманы» и «вуазены» и несколько тяжелых бомбардировщиков «Илья Муромец». Их перебросили с Западного фронта по указанию Владимира Ильича. Так как бомб недоставало, смекалистые мастера предложили применять полые, заостренные цилиндры с поставленными под углом лопастями. Падая вниз, эти «стрелы» набирали силу с ужасающим визгом. Очень хороши были они для ударов по скоплению кавалеристов, особенно в комплексе с бомбами. Свист бомбы, грохот разрыва, страшный вой «стрел» — это действовало безотказно. Когда же «стрела» попадала в кавалериста, она прошивала его насквозь вместе с лошадью.
