Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]
— Вы насчет чего?
— Я спрашиваю, кто это позволил себе бить, царапать мою дочь? — входила все в больший и больший транс горемыка вдова.
— А я почем знаю? Вы уж об этом, барыня, в больнице справляйтесь. Я принимаю покойников такими, какими их мне приносят. Я-с ни при чем.
На груди, на шее и на лице умершей девушки действительно виднелись глубокие царапины, синяки…
— Я-с, господин директор, к прокурору обращусь! — дико взвизгивала титулярная советница.
«Директор» — старший врач Н-ской больницы хлопал глазами.
— Успокойтесь, сударыня, — лепетал он.
Та истерично хохотала:
— «Успокойтесь»! «Успокойтесь»! Как это вы легко говорите! Да как я могу успокоиться, когда у вас в больнице дочь мою дорогую, покойную, пыткам предавали!
Старшего врача отшатнуло:
— Что вы говорите, сударыня? Каким пыткам предавали вашу дочь? У нас — больница, а не застенок. Как вам не стыдно бросать такие тяжкие обвинения в лицо тем, которые жертвуют сами своей жизнью для спасения больных, погибающих? Стыдитесь!
— Это мне еще стыдиться? — окончательно захлебнулась вдова. — Вы мою дочь исщипали, исцарапали...
Старший врач позвал ординаторов.
— Господа, дело обстоит так. В чем тут история? Эта дама заявляет, что ее дочь, которую она только что увидела в мертвецкой нашей больницы, носит на себе следы грубого произвола. Правда ли это?
— Этого быть не может.
— Дочь госпожи Беляевой умерла от пятнистого тифа?
— Да.
— Кто находился при последнем обходе в ночь ее смерти?
— Я, Николай Иванович.
— Она... она могла исцарапать себя... ну хотя бы в состоянии агонии?
— Нет. Я видел ее за несколько минут до смерти.
— Так что же должно это означать?.. Пройдемте в мертвецкую.
— В суд... к прокурору! — продолжала истерично выкликать мать умершей.
— Успокойтесь, сударыня. Сейчас мы расследуем этот странный факт, — успокаивал Беляеву старший доктор.
Собрание ученых мужей направилось в мертвецкую.
— Ну? Ваше мнение?
— Господа доктора, никак не иначе, что мою дочь в вашей больнице мучениям предавали. Смотрите, грудь вся в крови; шея искусана. На руках синяки. Отчего же это случиться может?
Начался научно-медицинский коллоквиум.
— Гм... Случай не из обыкновенных... Но уверяем вас, сударыня, что в нашей больнице способы насилия не практикуются.
— А это?
— Мало ли что бывает... Сиделка не успела схватить руку умиравшей... Она могла...
В узком коридоре верхнего этажа здания судебных установлений окружного суда взволнованная дама добивалась свидания с дежурным товарища прокурора.
— Обождите малость, сударыня! — усовещивал ее судебный сторож с огромной медалью у ворота своего мундира.
— Скорее! Ах, скорее! Так и доложите: по смертоубийственному делу!
Сторож-курьер вздрогнул.
— Хорошо-с!
— Г-жа Беляева? Прошу покорно! — Симпатичный, еще сравнительно молодой человек, приоткрыл дверь своего кабинета. — Чем могу служить?
И мягкий, красивый жест, приглашающий садиться. Вдова титулярного советника чувствовала себя удивительно храбро.
— Преступление, господин прокурор!
— Преступление? Что такое? Какое?
— Самое необыкновенное!
— А именно? — улыбнулся сквозь пушистые усы красивый прокурор.
Беляева стала пояснять... Она говорила, захлебываясь волнением, давясь слезами.
— Вы понимаете, и вдруг вижу ее, мою дорогую покойницу, Аглаю, в столь ужасном виде...
— Что же вы предполагаете, сударыня? — уже сурово звучит голос представителя прокуратуры.
— Мою дочь били, мучили в Н-ской больнице. Ввиду того что она была бесплатная...
— Разве для врачей существует разница между «платной» и «бесплатной?»
— О-о! И какая еще! — захлебнулась вдова титулярного советника.
— Прошу вас, сударыня, более кратко формулировать ваше обвинение. Вы обвиняете администрацию Н-ской больницы в том, что ваша дочь, находясь в этой больнице, умершая в ней, подверглась побоям?
—Да.
— А... со стороны кого?
Взор прокурора холодно и строго вонзился в Беляеву.
— А я почему знаю, кто именно мучил Аглаю? — заколыхалась женщина в накидке.
— Ваше обвинение является, в таком случае, очень шатким... беспочвенным. Нам необходимо иметь юридически ответственное лицо.
— Да вся больница!
Прокурор стал в тупик.
«Черт нанес эту бабу, с ее формальным заявлением»! — подумал прокурор.
— Да вы бы обратились сударыня к местным властям. Впрочем, я сейчас наведу справки...
И через час, в течение которого несчастная вдова и мать, потерявшая свою дочь, исходила в слезах, прокурор получил совершенно определенные сведения.
— Да. На теле умершей Аглаи Беляевой имеются несомненные знаки насилия. Администрация Н-ской больницы покорнейше просит дать заявлению матери умершей законный ход. Слагая с себя всякую ответственность за возможность проявления насилия в виде побоев, Н-ская больница — в видах своей реабилитации — просит господина прокурора разъяснить судебным порядком эту непостижимую тайну.
Прокурор, получив это донесение, срочное присланное с курьером, схватился за голову.
— Ничего не понимаю! — искренно вырвалось у него.
— Потрудитесь, сударыня, подписаться под вашим протестом.
ДЕПУТАТ Н-СКОЙ БОЛЬНИЦЫ У ПУТИЛИНА
— Подай карточку! — приказал отлично одетый господин, почтенный, серьезный, курьеру, стоящему у дверей Путилинского кабинета.
На визитной карточке написано: «Старший врач Н-ской больницы Николай Иванович Карпов».
— Попроси! — ответил на молчаливый вопрос гениальный сыщик.
И когда старший врач Н-ской больницы вошел в кабинет начальника петербургской сыскной полиции, Путилин выпрямился во весь рост и сурово проговорил:
— Ай-ай-ай, что у вас делается!
Карпов остолбенел.
— Простите, ваше превосходительство, я не вполне понимаю вас: о чем вы изволите говорить?
— Я говорю о том, что у вас людей мучают. Только что у меня была несчастная мать Аглаи, клявшаяся, что ее дочь били, царапали в вашей больнице. Как вам не стыдно, господа, не иметь надзора за вашими служащими?!
Сколько гнева и истинно благородного негодования звучало в голосе Ивана Дмитриевича Путилина!
— Pardon, нам надо объясниться, — пролепетал в смущении старший врач, директор Н-ской больницы.
— Сделайте одолжение! — сухо ответил Путилин, приглашая посетителя сесть.
— Вы, ваше превосходительство, конечно, знаете, что во всяком деле есть свои дефекты, — начал старший врач.