Эндрю Ходжес - Игра в имитацию
Оценки в Вычислительной Лаборатории были более приземленными. Там все началось в 1951 году, и ни один из тех, кто был связан с компьютером, не знал о «вычислимых числах». Национальная Физическая Лаборатория имела тесные связи с Кембриджскими математиками и с Королевским обществом; новые хозяева Марк I были весьма разношерстным коллективом и не интересовались его прошлым. Да и Алан не пытался им объяснять. Студент, занимавшийся прикладными исследованиями по математике, Н. И. Хоскин, недавно начавший использовать новый компьютер, как-то раз сказал за чашкой кофе: «Никогда не думал о вас, как о члене Королевского общества», Алан просто рассмеялся — своим вызывающие дрожащим, механизированным смехом.
Он выглядел молодо для Королевского общества, хотя в свои тридцать восемь он не был самым молодым его членом. Харди был избран в тридцать три года, а индийский математик-самоучка Рамануджан — в тридцать. Морис Прайс также был избран в 1951 году, так что в этом отношении Алан догнал математического физика, которого он не встречал после войны. В письме Филипу Холлу в Кингс-колледж, который также поздравил его, он сказал, что было очень приятно присоединиться к олимпийцам. После математического описания его «волн на коровах» и «волн на леопардах», он добавил: «Я рад увидеть Мориса Прайса в списке. Я встретил его впервые на экзамене для стипендиатов в 1929 году, но узнал его гораздо лучше в Принстоне. Он был моим начальником и разжигал во мне научный интерес». Там же он написал шутку: «Я надеюсь, что меня не называют «выдающимся работником, который занят решением неразрешимых проблем».
В момент его ухода из лаборатории на Алана обрушилась информация, что новый компьютер был использован для выполнения вычислений для британской атомной бомбы. Занимался этим в манчестерском университете молодой ученый, А.И.Гленни. Он иногда общался с Аланом о математических методах, хотя и говорил лишь в общих чертах. Однако однажды Алек Гленни стал помощником Алана, когда тот искал «посредственного игрока», на котором можно опробовать свою нынешнюю шахматную программу. Они пришли в комнату Алана, где хранились все правила, написанные им на бумажках, и в течение трех часов после обеда Алан разрывался между выполнением шагов, которых требовал его алгоритм и тем, что было, очевидно, лучшим ходом в конкретной ситуации. В комнате царило долгое молчание, пока он складывал баллы и выбирал минимаксную стратегию, или недовольство, когда он видел, что упускает что-то. Как это ни парадоксально, но не смотря на все события последних десяти лет, он был немного ближе к действительности, пытаясь серьезно играть в шахматы с машиной — тогдашние компьютеры не имели ни скорости, ни объема памяти для таких задач Алек Гленни иногда сравнивал Алана с Калибаном из-за его мрачного настроения, иногда он проявлял радость, иногда был обижен, а в лабораторию он заходил, казалось, на случайной основе. Он мог быть до смешного наивен, как например, когда его распирало от смеха над каламбуром из имени, который Гленни выдумал для выходной рутины: RITE. Для Сесили Попплевелл он был ужасным начальником, но с другой стороны, не было необходимости быть вежливой или притворяться с ним — это было попросту невозможно. Он считался “важной шишкой” в исследованиях математических методов; те, кто хотел найти решение, просто спрашивали у него, и если они могли удержать его интерес и внимание, они могли получить ценную подсказку. Алек Гленни был весьма удивлен его знаниями гидродинамики. И все же, он не был стандартным математиком, и профессиональные математики чаще удивлялись не тем, какими знаниями он обладал, а тем, чего он не знал. Он никогда не стремился к такому же статусу, как у фон Неймана, и не демонстрировал широту своих знаний. С 1938 года он вообще читал очень мало статей по математике.
В апреле 1951 он еще раз взглянул на проблему тождества для групп и пришел к результату, который Дж. Г. К. Уайтхед в Оксфорде признал “сенсационным”, — но он никогда не был опуликован. Макс Ньюман поддерживал его интерес к топологии и ходил на семинары. Но тенденция послевоенной математики отходит от его интересов. Математика расцвела через все большую и большую абстракцию ради себя самой, а Калибан на своем острове оставался где-то между абстрактным и физическим. Не стремился он и на конференции, ненавидя академическую болтовню, однако он пошел на Британский Математический Коллоквиум, который помогал организовывать Макс Ньюман. Весной 1951 они с Робином отправились к одному математику в Бристоль, который заинтересовал его в обсуждении топологии, Виктору Гуггенхайму. Но это были только единичные вылазки.
Еще одна подобная вылазка была предложена БиБиСи. Они хотели сделать серию из пяти разговоров о компьютерах. В одном выпуске появился Алан, а в остальных: Ньюман, Уилкс, Уилльямс и Хартри. Передача с Аланом вышла 15 мая 1951 года и называлась «Могут ли Цифровые компьютеры думать?». Во многом она была посвящена основам универсальной машины и принципам имитации. Были там и некоторые ссылки на «вековой спор» о «свободной воле и детерминизме», который вспомнили в связи с мнением Эддингтона о неопределенности квантовой механики и с некоторыми предложениями о том, как включить элемент «свободной воли» в машине. Это может быть сделано либо с помощью «чего-то вроде рулетки или с помощью радия» — то есть, по типу генератора случайных чисел, который работал бы как генератор ленты «Rockex» от случайного шума — либо с помощью машин «чье поведение представляется вполне случайным для тех, кто не знает, детали их конструкции». Его слушатели с трудом могли представить себе секреты, которые лежат за этим высказыванием! Он закончил с собственным обоснованием для исследования искусственного интеллекта:
Весь процесс мышления все еще остается для нас загадкой, но я считаю, что попытка сделать мыслящую машину поможет нам лучше изучить то, как мы думаем сами.
Этот короткий разговор не включал какие-либо подробности о том, как он предложил запрограммировать машину, чтобы она могла думать, за исключением того, что «это должно быть похоже на обучение». Этот комментарий вызвал немедленную реакцию у Кристофера Стрейчи, сына Рэя и Оливера Стрейчи.
Хотя он вырос в семье отца — дешифровщика и матери — математика, Кристофер Стрейчи особенно не выделялся как студент, изучающий математику в Кингс-колледже с 1935 по 1938. После войны, когда он работал на радаре, он пошел преподавать в школу Херроу. Но идея искусственного интеллекта зацепила его внимание, как когда-то произошло и с Аланоми. В 1951 общий друг свел его с Майком Вуджером в Национальной Физической Лаборатории, и он приступил к написанию программы управления тягой для нового Pilote ACE. К маю он также работает с Руководством для программистов от Тьюринга, чтобы уметь пользоваться Манчестерской машиной. Вечером после трансляции передачи он написал длинное письмо Алану, с амбициозными планами:
