Анатолий Краснопольский - Я прошу тебя возвратиться
- Женя, ты ведь не с пустыми руками летишь. Вот тебе чертежи нашего ретрактора. Держи. Вот свежие снимки Пронникова.
- Нет, в Питер я не полечу, друже.
- Ангел!
- Не просто Ангел. А служащий Советской Армии. - Женя берет гвоздику из моей пепельницы, жует стебелек. - Вам, офицерам, что? Подошло время - дают новую звезду, а мне одни переживания.
Швыряю на подоконник снимки:
- Пусть Якубчик, ему удобно сохранять порядок из тех вещей, которые уже есть, новые предметы в старых умах не могут укладываться. И ты туда же. А, черт с вами со всеми.
Женя вскрикивает:
- Будто ты ничего не знаешь. Говорил я тебе сразу, твоя Ганпа с запятой... она и есть с запятой... Она батьку забирает из госпиталя.
- Ивана Васильевича? Ты ничего не путаешь, Женя?
- Это твоя Ганна все твои карты спутала.
Развязываю тесемки на халате. Скачу по ступенькам вниз. Надеваю шинель. Бегу. Скорей в город, к Анне.
И в этот момент:
- Здравствуйте, злой человек. - Анна встретила меня у приемного покоя.
Я поймал ее шершавую руку:
- Зачем вы сегодня здесь?
- Секунду. - Девушка проворно высвободила ладонь, сняла с плеча свою модерновую сумку.
- Анна - обрываю ее осекшимся голосом. - Ьеичас модно лечить нервы. И чтобы своими сомнениями вас пе тревожил Павел Федотович Якубчик, я упрячу вас в психиатричку. На целый месяц. Да, да!
- Какой вероломный человек. - Она щелкнула замком сумки, достала "Театральную" конфету. - Возьмите, это как долгоиграющая пластинка. Жуйте, доктор. Это лучше, чем считать до одиннадцати, чтобы, не горячась, принять единственно правильное решение. - И я покорно грызу. Анна положила ладонь на ворот моей шинели, поцарапала ноготком эмблему на петлице. Какая красивая змейка. - Анна еще барахталась в своем оесконечном море иронии, но барахталась уже из последних сил. Слышался ее все слабеющий шепот: - Раньше я не подозревала, насколько все это сложно... я не в состоянии рисковать сразу двумя - папой и вами.
- Если кто и рискует, так это я. - Но, глядя на нее, растерявшуюся, подумал: это работа Якубчика - "проблема не будет решена в ближайшую эпоху"... Так он повторял не раз еще там, в отдаленном гарнизоне. Ух эти якубчики! Но Анне я говорю:
- Павел Федотович - мастер что надо. Но бывает такой период у человека, когда его нужно подтолкнуть, расшевелить, понимаете? Женя Ангел летит в Ленинград с описанием будущей операции. Я уверен: будет "добро"
на взлет.
- Будет?
Я достал записную книжку, нашел заложенную в нее вырезку из газеты "Известия".
- Вот, - говорю, - слушайте. "Ростов-на-Дону.
Здесь открывается пятая Всесоюзная конференция нейроинбернетиков", Анна из-за плеча пытается заглянуть в текст информации. - Представляете, с помощью специальной машины в разорванный мозг передается импульс мышцам, и ноги несут человека!
- Фантастично, - шепчет Анна, и в ее голосе я улавливаю едва рассеивающееся сомнение.
Пытаюсь его рассеять окончательно:
- А Ивану Васильевичу такая машина не нужна.
Вот тополь. Видите, на его стволе скоба, вроде кольцо из железа, оно сдавило кору, вот-вот зажмет сердцевину, и тополь погибнет. Нам нужно что? Разомкнуть кольцо.
И все.
- И все. - Она уже идет на поводу у моих мыслей.
И снова поворачивается ко мне, и снова царапает эмблему. - А вы ничем не рискуете?
"Рискую не стать человеком", - подумалось мне.
Я увлек Анну в обратную сторону, она покорно вернулась, и мы зашагали вниз по бульвару Леси Украинки.
- Аннушка. - Я впервые назвал ее так и увидел, как при этом она замерла. Такой я запомнил ее в нашу первую встречу. - Аннушка, - повторил я, - мне действительно не хватает опыта, хотя мои годы...
- Мне все понятно, - сказала она огорченно.
- Нет, не все, - сказал я, собирая остатки своей храбрости. - Я знаю, вам трудно. Знаю, что ваш отец прекрасный человек. И вы божественная...
- Какой же мне еще быть с моей профессией?
- Ыу, что касается профессии, то, может, не надо летать.
- Не летать? - изумиласьАнна, когда при переходе
улицы нахлынул очередной поток машин и мы оказались посреди магистрали. - Земля летит, и все люди летят вместе с ней, а мне хочется чуточку больше. - Потом она как бы опомнилась и, взяв меня под руку, заговорила: В Вильнюсе я посмотрела все пять выпусков мультика "Ну, погоди!". Я так и не поняла, чего хочет волк от маленького бедненького зайца.
Я по-дурацки растянул губы и этой застывшей улыбкой проводил поток машин. Мы перешли на другую сторону улицы.
- Аннушка... в общем я предлагаю вам руку и сердце...
И как это у меня вырвалось, не знаю, но вырвалось, и хоть сквозь землю со стыда.
Анна воскликнула:
- А я думала - вы гигант.
- Сегодня гиганты выглядят именно так.
Как еще я мог отшутиться? Но девушка не шутила:
- В каком магазине уцененных товаров продаются эти словосочетания, что вы так легко их сбываете? - Она глянула на меня в упор. - Впрочем, чего я требую от человека без опыта? А не приходило вам в голову, доктор, для чего однажды я подкараулила вас на вашей излюбленной лавочке? Подстерегла, не изумляйтесь. - Анна замедлила шаг. - Как опытный агент, и заранее узнала о вас все: талантливый, решительный, ищущий.
- Талантливому человеку труднее отказать? - перебил я.
- Нет, просто талантам страдания на пользу. Он не верит! - Тут Анна засуетилась, достала из сумки блокнотик. - И я разработала несколько вариантов вашего пленения. Вот, - она показывает исписанный листик. Вариант первый: я прохожу мимо, ослепляю вас, но увы...
вас увлекал шорох листьев "шпитальпого" парка. Сработал вариант "Театр". Чего вы смеетесь?
- Вариант "Театр", - говорю я в таком же детективном тоне, осложняется и перерастает в операцию "Попалась".
Анна обиженно, как ребенок, надула губы:
- Женщина всегда права, и, если БЬ! этого не поймете, вам никогда не повезет в жизни.
Ранний вечер. Час "пик". На Крещатике многолюдно.
Я пыряю в метро, словно в пропасть...
А сейчас сквозь надрывный гул автобусов, сквозь сбивчивый говор моих попутчиков слышу, как ты говоришь:
- А эта стюардесса молодец.
И смеешься. Почему ты смеешься?
- Смеюсь, друг мой. Приятно все-таки знать, что мои сын наивный человек. Не терплю расчетливых. Так пот, дружище, твоя Анна вынуждает тебя бороться за свою любовь. Да, да. Бороться. Я завидую тебе.
Завидуешь. Чему?
- Тому, как Анна принуждает тебя продлить ваш полет, ваш праздник. Да и пе лишне тут вспомнить старину. Еще древние открыли свойства и виды любви. Они знали все о полюбивших во сне, о полюбивших по описанию. О тех, кто влюбляется лишь после долгого срока, о тех, кто полюбил какое-нибудь качество и не любит после того других, с ним несходных. Настолько ли ты понял Анну, чтобы выбрать подходящий момент для признания?
