Александр Кутепов - Каменный пояс, 1978
— Ты мой век не считай! — обозлилась старуха. — Придет срок — без твоего спросу помру. Не совестно тебе, Захар? Уважения к старым людям нету у тебя, темный ты человек. Ей-бо!
— Все вы тут светлые собрались, — ответил ей Кузин.
— Нечем крыть? — Марфа Егоровна была довольна. — Краснеть зачал. Красней, красней! У кого совести мало, тот на дню сто раз краснеет, а свое делает.
Она бы еще поговорила, но тут в кабинет бочком втиснулся Козелков.
— Доброе утро, Захар Петрович, — сказал он устало и со вздохом, словно и его на заре поднимают заботы.
— Со старухой и здоровкаться не надо? — не замедлила спросить Марфа Егоровна. — Весь в председателя удался.
Она вышла, хлопнув за собой дверью. А Захар Петрович стал перебирать бумаги, что-то чиркнул на листке календаря. Спросил, как бы между прочим:
— Я тебе сколько буду говорить, чтобы язык не распускал?
— Ничего такого не было, — живехонько отозвался Козелков. — А вот на ферме у нас дела! Заходил я туда. Снова дым коромыслом. Тут я так думаю…
— Сам разберусь, — перебил его Кузин. — Напомню, кто им заработок дал, кто из грязи вытащил.
— Недовольство иного, можно сказать, особого свойства, — осторожно поправил Козелков Захара Петровича. — Идут разговоры о чести, совести и тому подобное… А того не могут понять, откровенно выражаясь, что… Журавлева еще видел. Сердитый — ужас!
— Все мы нынче не ласковые.
— Як нему сразу с вопросом: указания председателя колхоза будем выполнять или гнуть свою вреднейшую линию? А он принародно обозвал меня нехорошими словами, а про вас сказал… Позорит он вас, Захар Петрович, авторитет, откровенно выражаясь, подрывает. Накричался и укатил на мотоцикле. По направлению судя — не иначе, как в район.
Тут Козелков не ошибся. Иван Михайлович поехал в райком, к Волошину. Он-то лучше других знает, что Кузин, закусив удила, плюнет на всякий здравый смысл. И пойдет ломка дров. Не личная обида и боязнь за себя торопили Журавлева. От трактора его никто, в конце концов, не отлучит, но может пойти прахом весь его труд по сколачиванию звена. И само звено, ставшее уже маленьким коллективом, хотя и с непрочными еще связями, развалится.
Обычная дорога до райцентра занимает час хорошей езды, но Журавлев одолел ее быстрее. Бросив мотоцикл у райкомовского подъезда, не стряхнув и пыли, он поднялся на второй этаж.
— Хозяин дома? — спросил секретаря.
Услышав знакомый голос, Волошин крикнул в приоткрытую дверь:
— Заходи, Журавлев.
— Здравствуй, Мефодьевич, — сказал Журавлев, входя в кабинет. — За советом вот приехал. Рассуди нас, а то мы черт-те куда уже забрели.
— Ты садись, Иван, — Волошин указал на стул. — Догадываюсь, опять скандалите. Теперь что за причина?
— Причин много… Первая причина — я сам. Вторая — Захар. Вот какая история у нас вчерась получилась…
А Кузин в это время осторожно выпытывал у Сергея, не по его ли наущению Иван Михайлович поехал в район, и популярно разъяснял агроному и партийному секретарю, что не все в жизни получается гладко, а идет через борьбу. Бывший при разговоре Козелков не замедлил подчеркнуть разницу между романтикой и суровой действительностью. Кузин с этим согласился, но тем не менее велел Козелкову выйти вон и не мозолить глаза.
— Вот лентяй и пустозвон, а люблю, — признался Захар Петрович. — Люб он мне — и все тут! Как говорится, сердцу не прикажешь.
Сергей не был склонен обсуждать сомнительные достоинства пустобреха Козелкова. Он заговорил про Заячий лог.
— Мелко ты плаваешь, дорогой мой, — выслушав Сергея, заметил Кузин. — Одно место у тебя наруже… Тут, уж, извини-подвинься, моя честь задета.
— Выходит, оскорбленное самолюбие дороже будущего урожая?
— Опять говорю: мелко плаваешь, — голос Захара Петровича полон назидательности. — Вот притрешься к нашей жизни, обвыкнешь и трезвее станешь на мир смотреть. В тебе еще студент сидит, потому многого не видишь. А если присмотреться, то ведь каждый норовит характер показать. Он на затычку к бочке не годится, а туда же, в советчики, мыслители.
— Все это, может быть, так, то давайте вспомним, что получилось с этим логом в прошлом году. По нашей торопливости затолкли семена в ледяную грязь, а осенью убирали высокоурожайный бурьян.
Упоминание о прошлом годе неприятно Кузину. Он засопел, заводил бровями.
— Давай не будем спорить, — сказал он. — Супротивных я не люблю и не уважаю. Некогда нам в душевных тонкостях копаться, мы обязаны хлеб давать, мясо давать, молоко давать. Чем больше, тем лучше. Я стараюсь это делать и делаю. И если где допускаю оплошность, то с меня этот грех спишется общим показателем производства. Если кто не понимает этого, беда не моя.
— Чья же?
— Только не моя, — Кузин помолчал, покусывая губы. — Ладно, поговорили, теперь за дело. Так вот, товарищ секретарь, Журавлев не оправдал моих надежд. Как это ни печально, но…
— Значит, конец звену? — тихо спросил Сергей. — Я этого, Захар Петрович, не допущу. Я всех на ноги подниму, всех! Прошу это учесть.
— Звено останется, — возразил Кузин и крикнул в двери: — Григорий! Гришка!
— Я здесь! — живо отозвался Козелков.
— Вот что… Найди мне Антона. Да поскорее… Парень грамотный, понятливый. Надо и молодежь выдвигать, приучать к руководству. Против этого, надеюсь, товарищ секретарь возражать не будет?
И хохотнул довольно. Дескать, вот как я утер тебе нос, в другой раз знай Кузина.
Выпроводив Сергея, Захар Петрович походил по кабинету, постоял у окна, поглядел на черную, перепаханную колесами и гусеницами улицу, подумал о том, что надо бы запретить гонять тут тракторы. А лучше прогрейдировать улицу как следует, сделать стоки, щебенки подсыпать… Опять же зелени мало. Кругом лес, а в деревне голо. Замечание на этот счет уже было, от Волошина…
Размышления его прервала Наташа. Она влетела вихрем и с порога заявила:
— Хватит с меня, Захар Петрович! Все, ухожу с фермы!
— Тебя тут еще не хватало… Все Журавли поднялись сегодня. Сговор у вас, что ли?
— Ни с кем я не сговаривалась! Чужая я всем. Еще это телевидение… Я вам во всем верила, а что получается.
— Ты садись, Наталья, и послушай, что я скажу, — заговорил Кузин как можно спокойнее, чтобы охладить Натальину прыть. — Недовольные всегда были, а теперь их развелось особенно. Одни завидуют, от безделья чужую славу меряют, другие им подпевают… На каждый роток не накинешь платок. Тут нам с тобой посерьезнее дело провернуть надо. Как ты смотришь на такую идею: открыть у нас школу мастерства? Звучит! За опытом люди поедут.
