Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века
С чьей-то легкой руки русскому народу как извечное свойство приписывают неисчерпаемую терпеливость и покорность. Многочисленные расправы с воеводами и церковниками в XVII веке опровергают это утверждение. Исполненный чувства своего достоинства, трудовой русский человек восставал против несправедливости и притеснений и отвечал жестокостью на жестокость.
Наступил 1652 год. Год изгнания взбунтовавшимся народом протопопа Аввакума из Юрьевца. Год триумфа Никона.
Три последних года жизни патриарха Иосифа ревнители благочестия фактически руководили церковью. И Никон целиком и полностью был солидарен с ними, осуществлял у себя в Новгороде их идеи, непрестанно советовался с Вонифатьевым и Нероновым. Никон даже заискивал перед царским духовником. Подарил ему щегольскую епископскую шапку, хотя это и не было положено тому по чину. Вместе они подбирали людей на высшие церковные посты. Вместе они задумали торжества, ставшие апофеозом русского православия.
Решено было перенести в Успенский собор останки патриархов и митрополитов, похороненных вне его стен. В марте перенесли тело патриарха Гермогена, замученного поляками. Затем останки патриарха Иова из Стариц. И наконец, в Соловки за останками митрополита Филиппа едут с большой свитой Никон и князь Никита Хованский.
Боярин Федор Колычев бежал при Иване Грозном в Соловецкий монастырь и стал его игуменом под именем Филиппа. За десяток лет он так благоустроил и укрепил северный остров, что и в наши дни не устаешь восхищаться гением и трудолюбием людей, которые возвели неприступную крепость из валунов величиной с добрый дом, соединили каналами полсотни озер, развели сады у самого Полярного круга, завели в громадных палатах калориферное отопление… Иван Грозный заставил Филиппа занять престол всероссийского митрополита. Но Филипп обличал опричнину, и за это его заточили. По приказу царя Малюта Скуратов задушил Филиппа подушкой. При Алексее Михайловиче митрополит был канонизирован. Никон рассказал царю, как византийский император Феодосий-младший прославился перенесением останков Иоанна Златоуста в Константинополь. Мать императора, виновная в смерти праведника, получила за это от церкви прощение. Алексей Михайлович, считавший себя потомком и продолжателем дела Ивана IV, увидел в идее Никона великий символ. И кому же было ехать за останками Филиппа, как не тому же Никону. Подобно императору Феодосию, царь вручил Никону письмо с обращением к Филиппу, в котором просил жертву своего грозного предшественника простить «согрешение прадеда нашего царя и великого князя Иоанна, совершенного против тебя нерассудно завистью и неудержанием ярости».
В отсутствие Никона скончался патриарх Иосиф. Письмо за письмом шлет царь Алексей Михайлович «собинному (особенному) нашему другу душевному и телесному», доверительно сообщает о всех московских делах, просит совета и благословения.
Письма Алексея Михайловича полны смирения и веры в человека, которого он прочит в новые патриархи.
Только двое могли с успехом претендовать на патриарший престол: «отец духовный» царя Стефан Вонифатьев и Никон. Ревнители благочестия хотели Вонифатьева.
Именно в это время и появился в Москве незадачливый юрьевецкий протопоп Аввакум, сразу вступивший в предвыборную борьбу и страстно ратовавший за царского духовника.
Он так и не вернулся в Юрьевец, несмотря на недовольство царя и Вонифатьева. Очевидно, за большими событиями о его провинности забыли, да и нужен был ревнителям в Москве горластый протопоп. Вызволив протопопицу Настасью Марковну с чадами из Юрьевца и поселив ее на дворе у своего благодетеля Ивана Неронова, Аввакум служил иногда в Казанской соборной церкви и на паперти читал народу книги.
Уже по приезде он принял участие в важном совещании ревнителей благочестия, которые «с митрополитом казанским Корнилием, написав челобитную за руками, подали царю и царице — о духовнике Стефане, чтоб ему быть в патриархах».
Но Стефан Вонифатьев свою кандидатуру отвел. Царский духовник был весьма неглуп и прекрасно знал, что Алексей Михайлович в душе уже определил свой выбор. К тому же Вонифатьев был хвор и чувствовал, что он уже не жилец на этом свете.
Царский духовник прямо указал на Никона как на достойного преемника покойного патриарха. В одном из писем царь поспешил намекнуть об этом Никону: «Ожидаем тебя, святителя, к выбору, а сего мужа три человека ведают: я, да казанский митрополит (Корнилий), да отец мой духовный».
Никон для ревнителей благочестия был «наш друг», и они его поддержали.
9 июля 1652 года вся Москва встречала останки митрополита Филиппа. Вдоль дороги стояли хоры певчих, звенели колокола во всех церквах, плакали и стонали неизлечимые больные, приползшие и принесенные в надежде на чудо… «И стоял звон десять дней… — писал царь. — Во всю десять дней без престани… С утра до вечера звон…»
«Светлосияющий архиерей» Никон в этом же месяце был выбран в патриархи и… отрекся. Он помнил, какая власть была в руках патриарха Филарета, носившего официальный титул «великого государя», а не «великого господина», как его предшественники. Но Филарет был отцом царя.
Никон хотел такой же власти.
Крестьянский сын Никитка Минин добился своего. В Успенском соборе сам царь стал пред ним на колени и со слезами на глазах умолял не отрекаться.
— Обещаете слушать меня во всем, как архипастыря и отца крайнейшего?
— Дадите ли устроить церковь?
И все во главе с царем клялись ему, что обещают, дадут…
Ревнители благочестия были в соборе и клялись вместе со всеми. Но, как потом напишет Аввакум, не знали они, что «врага выпросили и беду на свою шею».
ГЛАВА 5
По возвращении из Соловок Никон, уже знавший об отказе Вонифатьева, поспешил явиться к царскому духовнику и другой «братии», как называли себя своенравные и крутые ревнители благочестия, «с поклоном и ласками». «С нами яко лис, — вспоминал Аввакум, — челом да здорово. Ведает, что быть ему в патриархах, и (опасается. — Д. Ж.) чтобы откуля помешка какая не учинилась».
«Помешки» не было, и Никон был поставлен патриархом. И тотчас изменил свое отношение к прежним друзьям. Он не то что в свою келью, но и «в крестовую не стал пускать».
Самолюбие ревнителей, уже усвоивших придворную чванливость, было уязвлено. Никон сразу же «возлюбил стоять высоко, ездить широко» и завел свои строгие порядки на Цареборисовом дворе, подаренном ему Алексеем Михайловичем и ставшем патриаршьим двором. Здесь же, против северных дверей Успенского собора, отделывались новые патриаршьи хоромы, громадная «крестовая палата» — приемный зал главы церкви — с ее большими окнами и чудесными цветными изразцами. А пока Никон принимает в «крестовой», что в доме царя Бориса, и без доклада, как было прежде, привратники к патриарху не пускают никого. Павел Алеппский писал: «Теперь же, как мы видели собственными глазами, министры царя и его приближенные сидят долгое время у наружных дверей, пока Никон не дозволит им войти: они входят с чрезвычайной робостью и страхом, причем, до самого окончания своего дела, стоят на ногах».
