Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся
* * *
Арбузов находится в большой низине, имеющей овальные очертания и расположенной между двумя склонами холмов. У подножия одного из них, по-моему северного, - большой массив стоящих довольно близко друг к другу изб. Немного дальше, на склоне и к востоку от него, ютятся многочисленные лачуги, причем сначала они как бы жмутся друг к другу, а затем расстояние между ними постепенно увеличивается, словно кто-то их в беспорядке разбросал. На другой стороне, к западу, длинный ряд изб тянется вдоль дороги. Он поднимается вместе ней вверх по склону, и там, на аккуратной, ровной площадке, стоит небольшой массив домов. Еще один ряд жилых построек тянется в южном направлении и образует широкую параболу, одна ветвь которой пересекает низину, а другая вытянулась вдоль подножия противоположного склона в направлении к большому массиву, но немного не доходит до него, поскольку их разделяет болото.
Зимой болото - заснеженная ледяная пустыня, окруженная зарослями камыша, покачивающегося на ветру. Эта картина болезненно усилила чувства безысходного отчаяния и одиночества.
Диспозиция была следующей: большой массив и часть главной улицы, так же как и один склон, захватили мы. Вся остальная часть деревни находилась в руках врага. Их пехота расположилась внизу в камышах, а тяжелые орудия выше, очевидно за вершиной холма.
К нашему счастью, в самый первый день силы врага были невелики. Но численность войск противника постоянно увеличивалась, и на головы несчастных итальянцев, прятавшихся в многочисленных щелях и воронках, постоянно сыпались снаряды, убивая людей сотнями. Тех же, кто бродил от дома к дому, пытаясь найти более надежное убежище, весьма ловко подстреливали автоматчики.
Немцы создавали линию обороны, правда, она находилась у них в зачаточном состоянии. Чего они ждали? Почему мы даже не делали попыток прорваться на свободную территорию? Да и где она?
Немцы объясняли, что очень скоро подойдут бронетанковые соединения, которые очистят дорогу.
* * *
После того как я провел все утро, помогая людям найти укрытия, я решил немного отдохнуть. Я не спал уже три ночи и опасался, что могу не выдержать такой нагрузки. Я медленно ходил по деревне, отыскивая хоть какой-нибудь угол, но тщетно. Немцы заняли все и бдительно охраняли свои владения. Такое положение было следствием и в то же время одной из главных причин нашей вопиющей неорганизованности.
В конце концов я забрел в дальний конец деревни.
* * *
Здесь находилась хижина, выделенная нам под лазарет. В ней было всего две комнаты и небольшой хлев, который каким-то чудом оказался пустым.
Я вошел в хлев. Со мной было несколько солдат, но запомнил я только одного из них - Нейна, добровольца из Неаполя. Устроившись на соломе напротив входа, я поставил свою русскую полуавтоматическую винтовку у стены так, чтобы ее было легко достать, укрылся одеялом, которое от мороза стало жестким, и приготовился спать. Еще я снял ботинки и носки, причем последние, как обычно, оказались мокрыми.
В полутьме было видно, что пришедшие вместе со мной солдаты тоже устраиваются на отдых.
Прошло семь или восемь минут. Никто не спал. Неожиданно дверь распахнулась и в проеме появился солдат с винтовкой, направленной на нас. Судя по одежде, итальянец. Он громко выкрикивал ругательства с ярко выраженным южным акцентом, обзывал нас трусами и предателями и требовал, чтобы мы немедленно сдались.
Я не знал, что это за тип и откуда он взялся, и никак не мог решить, что предпринять. Неожиданно раздался выстрел, и лежавший рядом со мной солдат громко завопил: "Mamma mia! Mamma mia!"
Дверь захлопнулась. Судя по раздавшимся за ней звукам, этот псих или предатель - уж не знаю, кем был ворвавшийся к нам солдат - перезаряжал винтовку. Значит, он собирался снова стрелять. Я схватил свою винтовку, перекатился немного в сторону, чтобы укрыться за оказавшимся здесь ящиком, и приготовился дать отпор.
Почему-то именно в тот момент я остро ощутил, как неприятно, когда голые ноги лежат на замерзшей соломе.
Перепуганные солдаты распластались рядом, некоторые старались спрятаться за меня. Один из них крикнул: "Ладно, мы сдаемся!" - но я велел ему заткнуться. Дверь слегка приоткрылась. Зачем? Чтобы в образовавшуюся щель протиснуть дуло винтовки? Не знаю, да к тому же еще было очень плохо видно. Помню, что я нажал на спуск, но выстрела не последовало. К сожалению, такое часто случается с военными трофеями. Но сейчас момент был уж очень неподходящий. Я быстро перезарядил винтовку и стал ждать. Снаружи послышался какой-то шум. Внезапно дверь снова распахнулась. На этот раз оружие меня не подвело. Я хотел выстрелить мимо нападавшего, чтобы заставить его сдаться. У меня не было сомнений, что этот парень стрелял в нас несколько минут назад.
Но человек дернулся в сторону, и пуля попала ему в спину. Он со стоном упал. Взглянув на его лицо, я понял, что он явно не в себе. К несчастью, слишком у многих солдат в адских условиях первым не выдерживал рассудок.
Мы осторожно подняли раненого и перенесли его в лазарет, где находились в тот момент несколько итальянских и немецких солдат, причем вполне здоровых. За нами медленно плелся солдат, которого ранил наш нападавший. Пуля попала бедолаге в голову. Его лицо было залито кровью.
Раненный в спину солдат все время судорожно сжимал мою руку и, как заведенный, повторял: "Не оставляйте меня, signоr tenente, прошу вас, не оставляйте!" Я спросил, он ли стрелял в нас, и если да, то почему, но он не ответил.
Я послал за доктором, но его не смогли найти.
Раненного в спину снова подняли и потащили в расположенный неподалеку немецкий лазарет.
Мы довольно долго спорили с немецким доктором, совершенно не понимая друг друга, в итоге нашего раненого наспех перевязали, даже не обработав при этом рану. Немец сообщил, что у него нет никаких дезинфицирующих препаратов. На второго раненого немец демонстративно отказался даже смотреть.
Нам оставалось только удалиться восвояси.
* * *
Было совсем темно. От усталости я валился с ног. Но ужасный день еще не закончился.
В единственной теплой комнатке в итальянском лазарете стояла одна кровать. Я собирался положить на нее раненого. Но когда мы вошли, оказалось, что спальное место занято двумя или тремя немецкими солдатами. Я вежливо попросил их освободить кровать для раненого. Реакции не последовало. Я повысил голос. Эффект - тот же.
Тогда я схватил одного из них за руку, сдернул его с кровати, рывком поставил на ноги и оттолкнул к стене. Немец молчал. Я попытался проделать то же самое с другим лежебокой, но тот оказался значительно менее покладистым. Он сорвал с пояса гранату и весьма выразительно продемонстрировал, как бросает ее прямо мне в голову. Остальные немцы, находящиеся в помещении, схватились за оружие. У меня в руках появился пистолет.
