Эндре Мурани-Ковач - Флорентийский волшебник
Верроккио кивнул, и пальцы больного легли на плечо Леонардо. Юноша опустился на колено возле постели.
«Донателло, – подумал он. – Божественный живописец, как и Джотто[10]».
Старик пробормотал что-то, дрожащий палец, будто опадающий лепесток сказочного цветка, легко коснулся лба юноши.
– А теперь ступай, дитя мое, – прошептал умирающий. – Ты же, Андреа, останься. И ты, Джованни. Я должен с вами поговорить.
– Иди домой, я тоже скоро приду. – Верроккио погладил кудри своего ученика.
Поглощенный впечатлением от необычной встречи, Леонардо спускался по лестнице, едва передвигая ноги. Он рассеянно, хотя и учтиво, попрощался со старой Терезой и вышел на улицу.
Среди высоких зданий на Виа де Кокомеро с их галереями и выступами, с колышущимся на ветру бельем, уже улеглась темнота. Поперечпая же широкая улица встретила Леонардо совсем еще прозрачными сумерками.
Он медленно дошел до Соборной площади и остановился у южной стороны флорентийской колокольни перед рельефами в шестигранном обрамлении. Творения Пизано[11] уже обволакивал вечер, но Леонардо еще различал очертания фигуры своего любимца. Крылатого Дедала. Летающего человека.
И почему так пленил его этот образ? Может, потому, что самого не раз тянуло ввысь, хотелось улететь, как перелетной птице, далеко-далеко.
Он долго простоял здесь. Давно исчезли лиловатые лоскуты заката. Сумерки стали густыми, но чистое и легкое, туго натянутое флорентийское небо все еще светлело в вышине. В домах уже зажигались огни.
Когда Леонардо свернул за угол высокого дома, в одном из окон бельэтажа вдруг загорелась свеча и он увидел лицо молоденькой девушки. Ее глаза озарились улыбкой. Леонардо как завороженный смотрел на окно. Не оставалось сомнения: девушка улыбнулась именно ему и даже помахала при этом зажженной свечой.
Потом все исчезло. Свеча, девушка, улыбка. На небольшой площади подростки гоняли мяч. Они спешили использовать остатки дня и были раздосадованы, когда франт в красном плаще помешал им своими расспросами. Тем не менее один из них все же откликнулся на вопрос Леонардо.
– Вы спрашиваете про тот дом на углу, что выходит в переулок? Это дворец Чести.
– Дворец Чести? – Сердце Леонардо сильно забилось. Рука инстинктивно потянулась к поясу, чтобы нащупать подаренный ему синьором Чести кинжал. Но кинжал остался в чулане дома мессера Андреа. Леонардо хотел взять его с собой, по учитель предостерег его: они направляются во дворец Медичи, а туда можно идти только безоружным.
Но к чему кинжал? И так свежи воспоминания.
– Дочь Чести… – с благоговением произнес Леонардо. Как ее зовут? Он должен узнать.
Глава шестая
Дома, цветы, лица и чудовище
Ее звали Франческа, и была она дочерью жившего в изгнании Андреа Чести. Леонардо видел девушку трижды.
Впервые – у окна со вспыхнувшей свечой.
На другой день под каким-то предлогом он убежал с занятий. До позднего вечера бродил около дворца Чести. И ждал, ждал, голодный, мучимый жаждой. Хотелось снова увидеть очаровавшее его лицо. Но в окнах помрачневшего дома никто не появлялся, а из дверей не выходила ни одна живая душа. Казалось, здание покинуто всеми обитателями. Но вдруг упорный юноша заметил, как чья-то невидимая рука поставила на окно глиняный цветочный горшок с розовыми цикламенами. Цветок появился на том же самом окне, за которым он накануне увидел Франческу.
Домой Леонардо вернулся в смутной тревоге, в душе проклиная себя. Что ему, собственно, понадобилось там? Увидеть благородную барышню? Издали безмолвно восторгаться ею?
Целых два дня он не мог отлучиться из мастерской и сходить ко дворцу Чести, и эти дни были полны суматохи, спешки, непонятного смятения. Он испортил свой рисунок, плохо растер краски, уронил любимый глиняный сосуд маэстро, и сосуд вдребезги разбился.
В субботу после обеда ему удалось, наконец, вырваться из мастерской. Он снова стал слоняться по маленькой площади. Те же мальчишки опять играли в мяч – Леонардо это показалось хорошим знаком. И в самом деле. Мальчик, стоявший в одиночестве и не принимавший участия в игре, оказался сыном швейцара соседнего дома. Скользнувший в его ладонь медный грош развязал ему язык, и Леонардо узнал имя девушки, выяснил и то, что женщины дома Чести по воскресеньям ходят к мессе в церковь Санта-Мария Новелла.
– С чего это ты вздумал идти в Новеллу? – поморщился мессер Андреа, услышав просьбу своего ученика.
Верроккио вообще не проявлял особого рвения к выполнению религиозных обрядов. Правда, по вокресеньям он в сопровождении всех своих домочадцев посещал собор или другую церковь, дабы не стать притчей во языцех и не лишиться заказов братии. Вот Леонардо и попытался упросить его пойти вместе с ним в Новеллу. Но Верроккио наотрез отказался:
– Никак не могу. У меня свидание с Поллайоло[12] в Сан-Лоренцо. Но почему тебя потянуло вдруг в Новеллу?
Леонардо мог бы, конечно, сказать, что там будет нынче необычная проповедь. Мог бы приврать, что хочет еще раз посмотреть на знаменитую картину Дуччо.[13]
– Я там должен увидеть кое-кого… – смущенно проговорил он.
Верроккио улыбнулся.
– Ах, дитя, дитя! Ну иди, ступай один. Гляди только: не сверни шею под лесами.
Строительство церкви Санта-Мария Новелла, фундамент которой был заложен около двухсот лет назад, все еще не было завершено. Густая сеть лесов закрывала фасад, здесь велись скульптурные работы по тончайшим эскизам выдающегося мастера мессера Альберти.[14] Но, невзирая на леса, эта первая большая церковь Флоренции по воскресеньям наполнялась людьми.
Здесь Леонардо вторично увидел Франческу. Франческу Чести.
Девушка стояла на коленях рядом с матерью в одной из капелл, перед высоко подвешенным распятием, под которым заботливые руки положили букеты цикламенов. Шестью дюжинами восковых свечей было освещено это распятие. Создание великого Брунеллески.[15]
Славный зодчий, воздвигнувший всемирно известный купол собора,[16] решил доказать свое умение и как ваятель. И что же? Он оказался соперником самого Донателло. Историю этого благородного состязания Леонардо слыхал уже от мессера Андреа, который в один из воскресных дней все же повел своих питомцев в Новеллу.
Леонардо, шедший сюда с мечтой увидеть наконец Франческу, теперь больше смотрел на распятие, чем на молящуюся красавицу со склоненной головой.
С трудом оторвав глаза от распростертых жилистых рук и обтянутых кожей ребер мученика, он перевел их на девушку, стараясь различить черты ее лица под ниспадавшей на него черной вуалью.
