Турсунбек Какишев - Сакен Сейфуллин
А Сакен не выпускает из рук книжечку стихов Абая.
Великий поэт подсказал ему новые мысли, новые образы. И Сакен пишет стихотворение «Акын».
Как золото слова твои для умных,
А для невежды — лишь холодный ветер;
Он в мыслях не вынашивает думы,
Чтобы народ мой повести к рассвету.
Как вывести из тьмы отсталый народ? «О казахи мои, мой бедный народ!» — в этих грустных причитаниях вся жизнь" Абая. Неужели мы в самом деле беспомощный народ? Кто в этом виноват? Управители? Волостные? Наверное, и они. Но интеллигенты и вообще-то способны больше на разговоры. А у наших слова и вовсе расходятся с делом. Но есть ли вообще люди, которые могли бы руководить нами? Во всяком случае, это не баи, баи пекутся только о своем скоте, и нет им дела до народа, чьими руками создана вся земная красота.
У нищих ни двора и ни кола.
Но есть у них мозолистые руки.
Без них засохнет щедрая земля…
Ты не постигнешь той земной науки.
За правду можешь осудить меня,
Но, повторяю, нет в тебе огня.
Ты даже тем, что за душой имеешь,
Распорядиться толком не умеешь.
В этих строках нашли выход думы, мучившие его еще задолго до того, как он впервые взялся за перо. А разве не о том же думал Абай? Разве он не призывал свой народ к свету, знаниям. Ужели все дело в богатстве?
Бай до поры богат — пока цел его скот,
Невежество богатством прикрывая.
Но нищий в ноги баю не падет,
Пока душа у нищего живая.
Нет, бедняк богаче бая. Он не трясется над своими гуртами — у него их попросту нет.
Ты, Сакен, теперь уже по-новому видишь родной аул, внешне такой благополучный, а изнутри сотканный из противоречий, теперь бы ты не написал этих стихов — «Переезд на джайлау» и «Сладкий кумыс джайлау». Но поздно. Он уже послал одно из них в журнал «Айкал».
Сама жизнь подсказывала Сакену темы и настроения для стихов. Однажды он встретил круглого сироту-мальчика. Он жил где придется, кормился чем бог послал и готов был взяться за любую работу. Но ведь он только мальчик. И еще не умеет сдерживать слезы. Горькие слезы сиротства.
Кто же посочувствует тебе
В том, что ты остался сиротой?
Плачешь ты и смотришь на детей,
Что веселой заняты игрой.
Нет теперь таких средь мусульман,
Что тебя могли бы приласкать.
Не нуждался б в ласке мальчуган,
Живы будь отец его и мать.
Ну, допустим, что ребенок, оставшийся без отца и матери, живет тяжело, впроголодь, бесприютно, — кого это удивит. Но разве не сироты и те дети, которые, имея и отца и мать, вынуждены падать на колени перед баями. Иначе им не прокормиться. Сакену тогда казалось, что эта беда только его народа. Что казахи мало приспособлены к труду, разобщены и поэтому не могут идти в но-ГУ с другими народами. Но Сакен заблуждался. Он готов был обвинить казахскую молодежь в праздности, в нежелании учиться, овладевать ремеслами. Эти заблуждения были рождены болью за свой народ. И болью полны его стихи.
Он мечтает о человеке, просвещенном человеке, который встал бы во главе народа. Вот каким он должен быть:
Братом называли б человека,
Если б он к единству звал народ.
Если б он пресек все распри века,
Бросив клич отчаянный: «Вперед!»
Если б он, переборов невзгоды,
Стать примером для людей сумел,
Если бы он для счастия народа
Жизни бы своей не пожалел.
Кому дано проникнуть в думы поэта, когда он в одиночестве склонился над столом и как клятву повторяет запавшие в память слова: «Своей рукою твори свес счастье, Италия». Может быть, он ищет рифму? А может, просто перебирает мысли, словно настраивает домбру? Но он думает о народе, о его будущем. И о том, что казахский народ сам должен помочь себе.
Если не просвещенные, то кто же еще позаботится о своих темных собратьях? Иначе оставалось бы надеется на всевышнего. Ведь баи — одни готовы душу продать за лишнюю сотню баранов, другие — дома не покидают. Сидят, укрывшись в жеребячьи шкуры. Жизнь, жизнь, для баев ты сладка, для бедняка как яд.
Если бы Сакена спросили, о чем это он бормочет над чистым листом бумаги, то он не сумел бы ответить.
Брось игру, учись, мечтай, мой брат,
Веселись,
в полет стремись, дерзай.
Думы детства попусту не трать.
Знаниями сердце наполняй.
Мы пока что в полутьме сидим.
А богатым ярко и в ночах.
К свету, люди!
Свет необходим,
Зажигайте свет в своих сердцах!
Пройдут годы, прежде чем Сакен поймет источники бед не только его народа, но и других народов России, закабаленных царизмом.
Нужно возвращаться в Омск. Окончились вакации. Но у Сейфуллы нет ни копейки денег на дорогу сыну. А путь не близкий — семь-восемь дней. Найти бы попутчика. Сейфулла рыщет по аулам. День, другой. И однажды радостно сообщил Сакену:
— Сынок, готовься! Нашлись попутчики!
Попутчики оказались кереями[17] и торговали лесом.
Понемногу завязался разговор, хотя братья были хмуры и молчаливы. Сакен убедился в верности народной пословицы: «Если у керея родится сын, то дереву цвесть». Какой бы разговор они ни повели, с их уст не сходят слова «дерево», «лес». Как только сойдутся — все толки о лесорубах, столярах, плотниках. О Бакижане, искусном резчике по дереву, о срубщике Рамазане, о силачах Мукуше и Жумане, которые могут уволочь огромное сосновое бревно.
Далеко ли уедешь на волах? На четвертые сутки еле добрались до родных мест кереев. Дальше, в Омск, Сакену предстояло ехать с другими попутчиками.
Начавшийся еще с Аккуля перелесок при подъезде к Борли превратился в непроходимый лес. Здесь нетрудно было бы и заблудиться. Кругом сосны и березы. Когда солнце опустилось уже совсем низко, путники подъехали к аулу.
— Ну как, с удачей вас нынче? — спрашивали братьев аксакалы, изредка бросая взгляд в сторону незнакомого им Сакена. К приезжим подошел смуглолицый, рябой джигит, низенького роста, с блестящей медной пластинкой на лацкане форменного кителя и в фуражке набекрень.
