Иван Черный - Данные достоверны
— Верно... А все же, товарищ капитан, недолго фашистам пановать!
Почудилось, болото чавкает. Мы примолкли. Звуки приблизились. Кто-то шел по болоту. Медленно. Останавливаясь.
— Двое, — шепнул Сережа.
— Откуда взял?
— Так... Чую...
В тумане действительно замаячили две тени. Они двигались к нашему стогу, но держали немного левее.
— Наши вроде, — сказал Сережа. — Фрицы вдвоем не ходят...
Люди остановились, словно советовались. Можно было уже различить: это не немцы.
— Выходим, — сказал я.
Держа оружие наготове, Сережа окликнул незнакомцев:
— Эгей!
Все. Свои.
Незнакомцы приближались к стогу. Первым шел высокий, грузноватый, по походке судя — немолодой человек, за ним — худощавый, пониже ростом и, кажется, помоложе.
Высокий окинул нас живым взглядом из-под кустистых, седоватых бровей, протянул широкую, как лопата, руку:
— Корж.
Сухощавый поднес руку к фуражке:
[48]
— Бондаренко.
Я тоже представился:
— Капитан Черный! — и пригласил обоих к стогу.
Уселись.
Корж развязал висевший на поясе огромный, чуть не на килограмм, кисет с табаком, вытащил трубку:
— Можно покурить...
Я взялся за вещевой мешок:
— Подождите, Василий Захарович! Могу угостить московскими папиросами.
Корж и Бондаренко с любопытством уставились на мешок.
Я вынимал и клал им на колени шоколад, копченую колбасу, пачки «Казбека».
Ненароком взглянул на Коржа и растерялся: на его ресницах дрожали слезы.
Бондаренко взволнованно кашлянул.
Корж овладел собой.
— Давно... из Москвы? — неверным голосом спросил он.
— Недавно.
— Видно, неплохо живет Москва!
— Живет, Василий Захарович!
— Два года «Казбека» не видел... — как бы оправдываясь в минутной слабости, произнес Корж, вертя в руках папиросную коробку. — И про колбасу такую мы уже забыли... А, выходит, она есть!
— Есть, есть, Василий Захарович!
Корж переглянулся с Бондаренко, раскрыл пачку папирос, понюхал:
— Эх, табачок!.. А ведь тут немцы раззвонили, капитан, что Москва разрушена и ничего от нее не осталось.
— Чистая брехня, Василий Захарович!.. Да что ж вы не курите?
Корж отрицательно покачал головой:
— Приберегу. Бойцам покажу. Каждому дам по папиросе. Чтоб все видели и чуяли... Этот «Казбек» лучше всякой политбеседы подействует, капитан.
— Правильно, — поддержал Бондаренко.
— Видишь, и комиссар мой такого же мнения! — сказал Корж. — Ну, обрадовал ты нас, капитан! Спасибо! Ото всей души спасибо!
— Да меня-то за что благодарить? Это вам из Москвы
[49]
послали... Кстати, Василий Захарович, я пришел от Бати, чтоб узнать...
— Погоди, капитан! — сказал Корж. — Об этом после... Ты о Москве расскажи! О Москве!
Я рассказывал о Москве.
Корж и Бондаренко слушали жадно, ловили каждое слово.
Все интересовало их — и положение на фронтах, и новые назначения в армии, и быт москвичей, и планы развертывания партизанской войны.
— Замучили мы тебя вопросами, — сказал Василий Захарович. — Ну, ничего. Терпи! Веришь, со времен испанской войны в такие передряги не попадал. А там, в Испании, мы тоже, бывало, вновь приезжающих мучили, как тебя...
— А вы были в Испании?
— Довелось... Между прочим, ты никого из «испанцев» не знаешь, капитан?
— Откуда мне, Василий Захарович?..
— Жаль... — протянул Корж. — Я думал, общих знакомых найдем... Но, может, слышал что-нибудь о некоторых товарищах?
Василий Захарович назвал несколько фамилий военачальников.
— Увы... — мне пришлось пожать плечами.
— Жаль, жаль... — повторил Корж. — Настоящие люди! Они бы разобрались в том, что тут делается...
— А что именно тут делается?
Корж взглянул испытующе:
— Вот что, капитан. Не знаю, кто тебя послал сюда, в тыл, но давай говорить начистоту. Задача сейчас одна — развертывать движение. Так?
— Так.
— А можно его развертывать без тесного взаимодействия отрядов?
— Полагаю, нельзя.
— Приятно слышать, — вступил в беседу Бондаренко.
А Корж пояснил:
— Часто не можем мы, партизаны, общий язык найти. Все сами по себе. А делу это вредит.
— В чем же выражается отчужденность?
— Во всем! Да вот хотя бы нас с Линьковым взять... Сейчас у Линькова есть связь с Москвой, а у нас нет. Ему
[50]
взрывчатку подбрасывают, а нам нет. Ему оружие дают, а нам не дают! А Батя ничем не делится!
— У Бати тоже не густо со взрывчаткой и оружием.
— Все же лучше, чем у нас!
— Возможно.
— Скажи, капитан, вместе с тобой взрывчатку сбросили?
— Да, сбросили.
— Неужели не поможете?!
Я решил забыть о наставлениях Григория Матвеевича.
— Думаю — поможем.
— Вот это другой разговор! Вот это — да! — воскликнул Корж.
Бондаренко улыбнулся:
— Если бы с самого начала так договаривались!
Собираясь на эту встречу, я мысленно составил целый план беседы. Разговор, как часто бывает, потек по непредвиденному руслу. Однако я не отказался от мысли узнать то, что интересовало в первую очередь.
— Скажите, товарищи, — начал я, улучив удобный момент. — Вот вы прожили здесь первую зиму. Продержались весну и лето. Очень трудно партизанить в здешних условиях?
— Партизанить, наверно, везде нелегко, — усмехнулся Корж. — Тут другой вопрос — как партизанить? По лесам отсиживаться или активные действия вести?
— Я имею в виду активные действия.
— Понимаем... Активные действия вести можно. Было бы оружие. И связь. Вот нам сейчас без оружия и связи тяжко.
— Дело только в этом?
— А ясно ж, в этом!.. Я так скажу, капитан. Самое трудное позади. Чего греха таить! Народ на скорую победу рассчитывал, а тут вон как повернулось... Стал фронт удаляться — кое-кто растерялся. Я не про сволочей. Сволочи — те просто радовались. А даже наши, хорошие люди — кое-кто растерялся. Тем более — известий от своих нет, фашисты наступают, трубят об окружении и уничтожении советских армий, о том, что вермахтовские генералы в бинокли за уличным движением в Москве наблюдают, что Ленинград блокирован и не нынче-завтра падет... Поживете у нас — наслышитесь еще о фашистских россказнях!.. А тут что? По ночам в избы свои бойцы и командиры стучатся: хлеба нет ли? Упрямо лесом на
[51]
восток пробираются. Днем же — фрицы наезжают. Всех активистов, всех коммунистов и комсомольцев, всех, кто перед войной в западные области на работу был направлен, — к стенке или на сук. Отыскивают бывших уголовников, пропойц — организуют полицейские отряды, всюду старост — солтысов по-здешнему — сажают... Горько? Горько! А что сделаешь?
