Эл Алонсо Дженнингс - С О. Генри на дне (фрагмент)
«Фил, ребенок умирает. У меня нет ни одного цента. О, я не стала бы тебя ни о чем просить, если бы могла сама сохранить ему жизнь. Я уже несколько недель питаюсь только хлебом и чаем, а теперь я истратила свой последний грош. Фил, дай мне денег на доктора. Ведь это твой сын, Фил, твой родной сын! Он так похож на тебя. У него совсем твои глаза».
Одну минуту мне показалось, что на лице его отразилось волнение, но, должно быть, это только почудилось мне, ибо он оторвал мои пальцы от своего рукава с таким отвращением, точно я была прокаженная.
«Умирает, в самом деле? Что ж, и пусть умирает! Я не могу удержать его в живых. Разве я виноват, что кто-то вздумал умирать?»
«Нет, нет, это не твоя вина. Но не можешь ли ты помочь мне заплатить врачу — помочь мне сохранить твоего сына…»
«Ну, хватит, убирайся к черту и живо!» — ответил он.
Я не верила своим ушам. Я продолжала идти рядом, умоляя его. Не помню, что я говорила. Мы прошли мимо полицейского. Он остановился.
«Будьте добры, — сказал он, — арестуйте эту попрошайку».
Салли арестовали и отправили в Цинциннатскую тюрьму.
Фил показал под присягой, что она пыталась шантажировать его. Время шло, а дело все не назначалось к слушанию.
Каждый день был для Салли мучительной пыткой. Мысль об умирающем ребенке, словно раскаленное железо, жгла душу молодой женщины. Она обратилась к смотрительнице, и та отправилась навестить ребенка. Вернувшись, она сказала Салли, что поместила его в больницу.
Армия Спасения часто посещает тюрьмы и заставляет арестантов петь гимны. Салли принимала участие в хоре. Один из заключенных услышал ее. На следующий день его перевели в тюрьму в Огайо, где он должен был прожить до конца своих дней. Уходя, он оставил Салли подарок. «Передайте, пожалуйста, эти два доллара девушке, которая поет, — сказал он в полиции. — Ее пение очень сильно подействовало на меня».
Салли наконец вызвали в суд. Фил не явился, и ее отпустили, ограничившись выговором. Когда она проходила мимо судебного пристава, тот протянул ей эти самые два доллара. Подарок окончательно погубил и без того уже разбитую жизнь Салли…
Салли помчалась со всех ног по коридору, а надзирательница бежала рядом с ней.
— Это было очень скверно с их стороны засадить вас сюда, голубушка. Вы не заслуживали этого. Мне ужасно жаль вас.
Когда Салли была уже у дверей, надзирательница тронула ее за локоть:
— Голубушка, мне очень тяжело сказать вам это, но бедный малютка умер.
Эти слова оглушили Салли точно удар кулаком. Она остановилась, обесиленная и дрожащая. Ребенок был мертв!
Со слабым мучительным рыданием она схватилась за голову руками и начала метаться по коридору, словно целая толпа мужчин и женщин преследовала ее, забрасывая камнями.
— Послушайте, милочка, — сказала надзирательница, стараясь успокоить ее. — Вы можете остаться здесь. Ничего путного не выйдет, если вы выйдете сейчас на свободу. Ребенок умер три дня тому назад. Побудьте здесь немного.
— О господи, нет! Пустите меня.
Дверь раскрылась, и полубезумное существо выбежало оттуда, поглощенное одной лишь мыслью: броситься в реку. Пронизывающий ветер чуть не срывал с нее платье. Холод проникал до самого мозга костей.
Из окна магазина падал свет; девушка задержалась на минуту в теплом луче. Старинные драгоценности, гербы, серебряные блюда блестели в витрине. В одном углу лежали три револьвера. Салли, словно привороженная, не отрывала от них глаз. Холодная жажда мщения овладела ею.
До этой минуты ее всецело поглощала горечь утраты; она не видела ничего, кроме страдающего личика ребенка. Теперь перед ней встал образ мужчины с выражением уничтожающего презрения на красивом лице. Она вошла и купила один из револьверов.
Как только он очутился у нее в руках, ей показалось, будто оружие тянет ее вниз, точно тяжелый гроб. Она спрятала свою покупку за пазуху и вышла. Она бесцельно слонялась по улицам, вся застывшая, поглощенная одним чувством, с безумным нетерпением дожидаясь утра. Она не сознавала даже, что плачет и громко стонет от боли, пока какая-то пьяная старуха не остановила ее и не увлекла к себе в темную, грязную дыру.
Наконец настало утро. Ей нужно было ждать до полудня. Решение ее было твердо. Она не испытала ни минуты колебания. Салли отправилась прямо к банку и стала за колонной, поджидая Филиппа. Когда пробило двенадцать, все, казалось, устремились вон из здания, все, кроме Филиппа Остина.
Салли начала дрожать. Она опустила руку в карман. Револьвер был там. «Пошли его скорее, скорее, — бормотала она безумную молитву. — Пошли его прежде, чем я утрачу мужество».
По улице прошел полицейский. Салли вся съежилась за каменным столбом. Полицейский посмотрел на нее, сделал несколько шагов, оглянулся и пошел дальше. «Теперь нет никого, никого, — бормотала Салли про себя. — Пошли его теперь».
В глубине коридора показалась высокая фигура, и в следующую секунду Филипп Остин вышел из дверей. Он шел великолепный, точно принц. Он шел так же, как в тот радостный день, когда он с глубоким поклоном снял свою шляпу перед Салли, спускавшейся по лестнице собора. Та же царственная улыбка играла и теперь на его губах.
Нервы Салли ослабели, словно туго натянутая струна, когда один конец ее внезапно освобождается. Она побежала к нему, жалкая, обезумевшая, не помня себя от горя.
«Фил, о Фил, ребенок умер! Ты посадил меня в тюрьму, и он умер. Умер один, умер потому, что ты не хотел о нем позаботиться».
Отдавшись целиком своему жестокому горю, не сознавая, что делает и говорит, Салли бросилась на грудь к Остину:
«Он умер, умер, умер. О Фил, он умер!»
Быстрым гневным движением он грубо схватил ее за кисти рук:
«Пошла прочь, потаскуха! Проваливай, чертова ведьма, что мне за дело до твоего отродья? Убирайся, не смей виснуть на мне и пачкать меня своими соплями!»
Холодное, надменное выражение искривило его черты. Остину наконец удалось оттолкнуть от себя Салли. Послышалось легкое рыдание, шум борьбы, крик боли, мучительный стон, и револьвер оказался приставленным к животу Остина.
«Тебе все равно? О господи!..» — Курок щелкнул.
— Он посмотрел мне прямо в глаза. Вид у него был испуганный, растерянный. Он понимал, что я делаю. Я видела это по его глазам. Он смотрел на меня одно мгновение, затем свалился, как мешок, словно позвоночник у него внезапно выдернули.
Отовсюду по улице бежали мужчины и женщины. Они столпились над распростертой фигурой. Убедившись наконец, что сын банкира мертв, толпа накинулась на Салли с кулаками, а один гигант неистовым ударом рассек ей щеку.
