Николай Правдухин - Вниз по Уралу
Весь улов с этой ятови «шел царю». Казаку, поймавшему рыбу, давалось только на водку. Но следующие ятови были уже его личным счастьем, его богатством. Покончив здесь, все «войско» сломя голову скакало на другую ятовь, ниже. Там на следующее утро — тот же церемониал и «удар» пушки. И так до поселка Каленовского, т. е. на протяжении более чем 200 километров, и так до конца декабря, т. е. в продолжение целого месяца.
Не редкость, что за этот месяц казак привозил домой до тысячи рублей, а то и больше… Привозил, конечно, только богатый, так как даже средней руки казак не мог иметь и справить все то, что нужно казаку для багренья и вообще для рыболовства. Таким образом, вся беднота и значительная часть среднего казачества были отстранены от дележа богатств Урала.
Между тем богатства черпались из реки круглый год. С весенним половодьем неводами вылавливалось много судака и неисчислимое количество воблы. Только летом Урал отдыхал, и этот отдых оберегался. В сентябре с поселка Каленовского начиналась плавня. Те же ятови до самого Каспийского моря, до самых заморозков, только орудия лова другие: будара и невод.
С января до самой весны — зимний лов режаками, т. е. сетьми, которые ставят под лед. И так круглый год зажиточный казак черпал со дна Урала те сокровища, которые создавали ему личное богатство, довольство и благополучие.
Наряду с этим прекрасные луга Урала, степные просторы растили табуны его скота. Скот целиком был на попечении полуголодных, бесправных рабов-киргизов. На них казак смотрел, как на свою собственность, как на своих рабов, и лучшего названия для них, как «собака», не знал…
За разговорами на эту тему мы не заметили, как солнце коснулось верхушек прибрежной зелени.
— Стоп! Причаливай!
На небольшом островке, на песке у зеленых талов, скоро запылал костер, освещая палатку и раскинутый возле нее парус. Дежурные расставляли на нем посуду, закуску. Спиннингист забрасывал на быстрину свои блесны, а на конце островка удачливый охотник сбил уже утку. Доктор ставил переметы.
Без фонарей, при яркой луне мы сели за первый ужин. Щи и жареное мясо с чесноком одобрили все. Но это был «городской» ужин. Завтра должны быть рыба и дичь, арбузы и дыни.
В кратких дорожных записях у меня дальше значится:
21 августа. Прекрасное солнечное утро. С перемета сняли большого судака. Все утро к стану подходил верблюд, поэтому остров назвали «Верблюжьим». Дичи мало. Выехали в 10 часов. Дорогой купались, закусывали. Видели на берегу лису, появились цапли и кроншнепы. Все «загорали», т. е. весь день были в одних трусиках. Остановились против пятнадцатого яра. Толстой, Липатов и Валериан поехали сейчас же на другой берег на охоту. На наших глазах Липатов сделал великолепный дуплет, сбив двух уток. Обтемперанский, как рак: сварил на солнце свою кожу. У него температура — лежит в палатке. Поставили, как следует, два перемета; уже вечером сигнальные звонки работали беспрерывно. Сняли пять судаков и двух крупных сомят. Варили первую уху. Установленный Липатовым приз за больший и лучший экземпляр пойманной на удочку рыбы — нож «наваха» — вручен Боборыкину за… малька.
22 августа. Утро жаркое. Дежурят Липатов и Калиненко, Валериан привез с охоты четырех уток, Толстой — трех. Калиненко с горя, что дежурит, убил коршуна. Обтемперанского все зовут «Мальгремом»: он не может встать и ползает по песку. В лодку его пришлось нести. Дорогой Калиненко убил баклана и кулика-сороку. Толстой — кроншнепа и орла-белохвоста. Остановка в начале двадцать седьмого яра. «Наваха» передана мне за пойманного голавля. Ловили мальков и ставили перемет.
23 августа. На переметах три судака и два сома, один в шесть кило. Ловили на тесто голавлей. Охотники принесли восемь уток и несколько куликов. Рассказов не оберешься.
24 августа. Остановились в начале пятьдесят второго яра. Замечательное место. Против нас крутой яр острым мысом вдается в реку — вода пенится, кипит воронками, впадая в глубокий, тихий омут. Чувствуется, что здесь живет большой сом, много сазанов, есть осетр, а может быть, и белуга. Останавливаемся на бухарской стороне, на отлогом песке, сходящем в тот же омут. Кругом лес, и потому на реке всегда тихо. Устраиваем стан прочно: знаем, что здесь будем дневать. Уж очень хорошо здесь, да нужно подлечить и Обтемперанского. У него от ожога ноги — сплошной волдырь и температура сорок. Укладываем его возле палатки на душистой, свежей траве. Обед — и все врассыпную. Охотники уходят в луга к озерам. Доктор возится с наживкой и переметами. Даже Лидия Николаевна ушла куда-то по пескам выбирать место для купанья. Сижу в лодке под крутым яром. Совсем недавно яр обвалился и вместе с ним свалилось в Урал большое дерево. Привязываю к прочным веткам толстую бечеву — ставило жерлицы. Беда моя в том, что у меня нет лягушек, а на лягушку поймать сома легче всего. Пустить ее по самой воде — и ночью обязательно схватит сом. Когда-то казаки пренебрегали сомом и щукой, а теперь и старики охотятся на них с азартом. Объезжаю на лодке весь омут, восхищаясь местами, где можно половить сазанов. Много раз выхожу на берег и лезу в кусты искать червей. Без червей поймать сазана на Урале почти невозможно, а червей нет нигде. Измотавшись как следует, к вечеру возвращаюсь на стан. Лидия Николаевна сидит у костра и кипятит чайник. Больной ожил и тоже подполз к костру.
— Ну, что, как? — спросил он меня.
— Неважно: места — прямо клад, но нет червей. Что буду я делать утром?
— А знаешь, — отвечает Обтемперанский, — прямо против стана раза три вздымался осетр.
Доктор тоже твердил, что видел осетра, что нужно поставить как следует переметы. Мы ловим свежих живцов. Аккуратно сажаем их на крючки переметов и завозим груз на лодке на лучшее место.
Охотники вернулись в темноте с шумом и гамом. Уток загубили они много, но желанных гусей не нашли. Ужин был готов и прошел оживленно. Оказывается, мы стоим на самой лучшей Тарской ятови, недалеко от поселка Янайского.
Снова вспомнилось недавнее прошлое. То прошлое, когда казаки, сопротивляясь ходу истории, хотели сломить Октябрь. Чувствуя гибель своих затей, гибель всего старого быта, они делают последнее отчаянное усилие. Штаб Красной Армии расположен в Лбищенске, а передовые части занимают уже Сахарный. И вот казаки, пробравшись обходным путем, степями, делают внезапный налет на штаб, на Лбищенск. Гибнет штаб, гибнет Чапаев, а Красная Армия от Сахарного отступает назад в Уральск.
И вот[1]:
«Под хутором Янайским очутились ночью. Усталость была беспредельная. Повалились с ног. Каменным сном заснули бойцы… Даже караулы не могли совладеть с собой — спали и они. Красный лагерь представлял собой сплошное мертвое царство… Казаки приготовились к внезапному удару; они цепями подкрадывались почти вплотную, залегли в нескольких шагах, только боялись начать в такую глухую, непроглядную темень, — ждали первых признаков робкого дрожащего рассвета… Конные массы отброшены по флангам, они нацелились поскакать за бегущими, перепуганными красноармейцами… Было все готово. Над красными частями нависла смерть…
