Льюис Кэрролл - Дневник путешествия в Россию в 1867 году
Было совершенно ясно, что я не имею ни малейшего права там находиться, однако, поскольку на меня никто не обращал внимания, я остался и смог очень хорошо видеть и самих епископов и некоторые фрагменты службы, но епископ Леонид так и не появился; впоследствии мы узнали, что он проводил службу в другом месте.
Мы сделали все, что могли, чтобы возместить неудачный день, посетив монастырь и поднявшись на великую колокольню Троицкого монастыря, с которой открывался замечательный вид, и рассмотрели через мой телескоп группу башен на горизонте, в сорока милях от монастыря,— я думаю, это была сама Москва.
18 августа (вскр.).
В девять часов мы пошли в церковь Успения, где епископ Леонид должен был принимать основное участие, и стали ждать снаружи в надежде, что он возьмет нас с собой; однако какой-то господин, по его поручению, подошел к нам до того, как он прибыл, и провел нас в маленькую комнату на южной стороне алтаря. Лиддон оставался там до конца службы, но я ушел в середине, чтобы пойти в английскую церковь. Мы пообедали у Пенни и еще раз зашли к ним после вечерней службы, а по пути домой прошли через Кремль и, таким образом, получили последнее впечатление об этом чрезвычайно красивом ансамбле зданий, возможно, в самое лучшее время — море холодного прозрачного лунного света, заливающего чистую белизну стен и башен, и мерцающие блики на золотых куполах, чего не увидишь при свете солнца, ибо солнечный свет не смог бы выхватить их из темноты,— так мы их увидели ночью.
19 августа (пн.).
Сидя за завтраком в кофейне, мы завязали разговор с одним американцем, который был там с женой и маленьким сыном, и нашли их очень приятными людьми.
При расставании он дал мне свою карточку — «R.M. Hunt, Membre du Jury International de l’Exposition Universelle de 1867 — Studio B 8, 51 W. 10th St, New York». Если я когда-нибудь буду в Нью-Йорке, мне, возможно, кто-нибудь переведет этот загадочный адрес.
Утром мы почти ничего другого не делали, только готовились к отъезду, и в два часа пополудни выехали в Петербург; наши знакомые из английской церкви увенчали свои многочисленные добрые деяния тем, что пришли нас проводить и принесли бутылку своего вкусного «киммеля», чтобы мы не скучали в пути.
У нас были билеты в спальном вагоне, и в купе оказался только еще один господин, так что с открытым окном мы бы, возможно, чувствовали себя более-менее комфортно; но поскольку у нашего знакомого (который, кажется, был какой-то важной персоной) был насморк и он воспротивился этому, и поскольку третья постель, которая, естественно, досталась самому молодому, то есть автору, располагалась поперек купе, изголовьем под одной кроватью, а ногами — под другой, то я предпочел свежий воздух и усталость на площадке в конце вагона отдыху и удушью в купе. В пять утра я зашел и вздремнул до шести, и все. К десяти мы уже снова были в «Отеле Клее».
20 августа (вт.).
После плотного завтрака я оставил Лиддона отдыхать и писать письма и пошел по магазинам и проч., начав с визита к г-ну Муиру в дом 61 по Галерной улице.
Я доехал до дома на дрожках, сначала сторговавшись с извозчиком, что он довезет меня за 30 копеек (он настаивал на 40). Когда мы приехали, последовала небольшая сцена, нечто новое в моем опыте общения с извозчиками. Когда я выходил, извозчик произнес «sorok» (40): это было предупреждение о надвигающемся шторме, но я не обратил на него внимания, вместо этого спокойно протянув 30. Он принял их с презрением и негодованием и, держа на раскрытой ладони, произнес яркую речь по-русски, в которой ключевое «sorok» было основной идеей. Женщина, стоявшая рядом с выражением изумления и любопытства на лице, возможно, его поняла. Я — нет, но просто протянул руку за 30, вернул их в кошелек и вместо них отсчитал 25.
Проделывая это, я чувствовал себя в некотором роде как человек, тянущий за веревку, открывающую душ, и эффект был очень похожим — его злость выплеснулась через край и полностью затмила все предыдущие пререкания.
Я сказал ему на очень плохом русском, что я один раз предлагал ему 30, но больше этого делать не буду: но это почему-то его не успокоило. Потом слуга г-на Муира обстоятельно и подробно повторил ему то же самое, и, наконец, вышел сам г-н Муир и в резкой и сжатой форме изложил ему суть, но извозчик так и не смог увидеть ситуацию в правильном свете. Некоторым людям очень трудно угодить.
Мы пообедали в прекрасном ресторане «У Борелла», на Большой Морской, где мы получили первоклассный обед, включая бутылку бургундского, за пять рублей.
21 августа (ср.).
Вскоре после завтрака к Лиддону пришел граф Pontiatine, который, услышав, что мы раздумываем о том, чтобы попытаться посетить Эрмитаж, чрезвычайно любезно вызвался повезти нас туда, и посетил с нами не только галерею, но и Зимний дворец, покои, предназначенные для принца Уэльского, часовню и проч., в которые не допускают обычных посетителей. На этот раз мы увидели отдел галереи, который пропустили в прошлый раз и который представлял особый интерес — «Ecole Russe»[11]. В нем были выставлены некоторые по-настоящему замечательные картины — гигантская «Воздвижение Моисеем медного змия» работы Бруни, которая, по приблизительным подсчетам, была 27 футов в ширину и 18 в высоту: грандиозность замысла и удивительное разнообразие эмоций на лицах раненых и умирающих израильтян — религиозный экстаз, ужас, отчаяние — делает ее поистине эпическим полотном. Больше всего мне в память запала фигура силача, корчащегося в смертельной агонии в центре переднего плана, с блестящими кольцами змеиного тела, оплетающими его члены. Но, возможно, самая поразительная из всех русских картин — это морской пейзаж, недавно приобретенный и еще не получивший номера; она изображает шторм: на переднем плане плывет мачта погибшего корабля с несколькими уцелевшими членами команды, цепляющимися за нее, сзади волны вздымаются как горы, и их вершины обрушиваются фонтанами брызг под яростными ударами ветра, в то время как низкое солнце сияет сквозь более высокие гребни бледно-зеленым светом, который совершенно обманчив, в том смысле, что кажется, будто он проходит сквозь воду.
Я видел, как этот эффект пытались воспроизвести на других картинах, но никому не удавалось это сделать с таким совершенством.
Днем мы поднялись на вершину Исааковской церкви и получили большое удовольствие от открывавшегося вида этого восхитительного города. Лес белых домов с зелеными и красными крышами выглядел изумительно в прозрачном свете солнца. Мы пообедали «У Доминика» на Невском, а потом совершили прогулку по островам среди особняков высших сословий — прекрасные маленькие виллы с очаровательными садиками, со вкусом разбитыми вокруг; причем каждый цветок полагается заносить в дом перед началом зимы. Выбранный нами маршрут явно был очень модным — нечто вроде Роттен Роу[12].
