Аркадий Мильчин - Человек книги. Записки главного редактора
Днепрогэс был, пожалуй, главной достопримечательностью Запорожья в годы моего детства, да и позднее. Он сделал город знаменитым на всю страну. Это я сознавал уже в начальных классах. Мы все гордились Днепрогэсом.
До войны большое число зевак собирались у шлюзов рядом с плотиной Днепрогэса, через которые корабли спускались или поднимались на 70 метров и продолжали свой путь в Херсон или Киев. Шлюзовались тогда корабли очень медленно, но наблюдавшие терпеливо дожидались, когда наконец сровняются зеркала вод в соседних камерах, неспешно откроются соединяющие их ворота и корабли осторожно переползут из одной камеры в другую. Процесс этот завораживал.
Переезд или проход через плотину тоже казался интересным. С одной стороны вровень с плотиной плескался Днепр, а с другой зиял пугающий своей высотой обрыв. В далекой низине из воды торчали острые верхушки скал, а между ними были видны лодки рыбаков, казавшиеся лилипутскими. По бокам плотины текли ручейки днепровской воды. Озеро Ленина вверх по течению Днепра перед плотиной поглотило не то городок, не то село. Когда летом Днепр мелел, то из воды озера показывался купол погребенной под водой церквушки.
Вторая достопримечательность Запорожья – это, конечно, остров Хортица, где некогда размещалась Запорожская сечь – центр украинского казачества. После войны Хортица стала заповедником, там открылся музей, но все это произошло, когда я уже давно уехал оттуда.
Был еще дуб Екатерины на правом берегу, за плотиной Днепрогэса. Но в детстве я о нем только слышал, а повидал лишь в начале сентября 1982 года, когда совершал круиз Киев – Херсон – Одесса. На обратном пути у нас была остановка в Запорожье с осмотром достопримечательностей, и в том числе дуба Екатерины. Это действительно огромное дерево, и обхватить его руками могут только несколько человек. Но насколько истинна легенда о том, что под ним останавливалась отдохнуть Екатерина Великая, неизвестно.
Кроме того, побывали мы и на экскурсии в турбинном зале Днепрогэса. Раньше я его если и видел, то только на картинках. И хотя я чувствовал себя в городе уже немножко чужим, но все же в некотором смысле ощущал себя вернувшимся из далеких краев родственником.
Чисто местной достопримечательностью, так сказать, только для запорожцев, была Дубовая роща (по-украински Дубовий гай). Это сравнительно небольшой лесок в старой части Запорожья, недалеко от Днепра и второго запорожского порта. Летом мы проходили по Дубовой роще почти каждый день, так как через нее пролегала тенистая дорога к Днепру в районе устья его притока Ореховки.
Знаменита Дубовая роща была так называемым дубом Махно. По легенде, которую знал каждый запорожский мальчишка, на этом дубу батька Махно устроил засаду. На суку дуба, скрытом густыми листьями, он посадил пулеметчика, который обстреливал противника с высоты. В самом деле, на краю рощи со стороны города стоял дуб, в ствол которого были вбиты толстенные костыли. Легенда гласила, что по ним пулеметчик взбирался на дуб. Правда это или нет – не знаю, но мы, когда были маленькими, принимали это за чистую монету и рассматривали «дуб Махно» с восхищением.
Сейчас «Дубовий гай» считается городским парком. В него входят не только дубовая, но и прилегающие лиственные рощи. Везде стоят скамейки и киоски, построена летняя эстрадная площадка. Но, пожалуй, без этих примет современной городской культуры Дубовая роща была приятнее.
Чтение в детстве
Читать я научился до школы, с очень небольшой помощью взрослых. Книги привлекали меня с самого раннего детства. Но таких детских книг, какие издавались позднее, я не видел.
В доме книг у нас было немного. В основном это были фундаментальные труды по специальностям мамы и папы, т. е. по акушерству и стоматологии. Ни папа, ни мама книгочеями не были.
Откуда появлялись художественные книги, не помню. Однако одна из первых прочитанных книг запомнилась очень хорошо, не столько по содержанию, сколько по влиянию на мои вкусы. Это была книга из «Золотой библиотеки приключений» – одна из многочисленных робинзонад. Почему-то на меня очень сильное впечатление произвели описанные в ней страдания «робинзонов» от того, что им приходилось есть мясо без соли. Без нее мясо казалось таким пресным, таким невкусным, что еда не доставляла им никакого удовольствия, поглощение пищи превращалось в постылую обязанность. С тех пор я всегда старался хоть щепоткой соли, но посыпать мясо, которое ел за обедом, будь то кусочек вареной курицы или котлета.
Чтение мое было беспорядочным. Никто им не руководил. Читал то, что попадало под руку. Папа записал меня в библиотеку Медсантруда – профсоюза медицинских работников. В ней были и детские книги. Но пользовался я ею сравнительно недолго. Отвадила меня от этой библиотеки библиотекарша, которая, принимая сдаваемые мной книги, непременно просила меня пересказать содержание прочитанного. Мне это было не по душе. Отказаться я не мог, а говорить складно не умел, а потому и не любил. Я сам себе казался страшно косноязычным. Вот и перестал ходить за книгами в эту библиотеку. Теперь я думаю, перетерпи я воспитательную работу этой женщины, может быть, быстрее и лучше научился бы излагать свои мысли. Так или иначе, но я предпочел уйти из библиотеки Медсантруда. Дальше круг моего чтения определялся обменом книгами с одноклассниками.
Любовь к чтению привела к тому, что я просил родителей вместо обычных подарков ко дню рождения и к другим праздникам выписывать мне газеты и журналы. Как я уже упоминал выше, мы в разные годы получали «Пионерскую правду», «Комсомольскую правду», «Литературную газету», «Пионер», «Костер», «Еж», «Чиж», «Красную новь», «Новый мир», «Знамя», «Литературный современник», «Технику – молодежи», «Литературный критик». Перечень, скорее всего, не исчерпывающий, но достаточно показательный. Все это я читал.
Из журнальных и газетных публикаций запомнились «Тайна двух океанов» Адамова (его печатала «Пионерская правда»), научно-фантастический роман Ю. Долгушина в «Технике – молодежи» (название не могу сейчас вспомнить), рассказы Кассиля в «Пионере» (особенно о мальчике, который на все реплики отвечал: «Мало ли что» – а возмущение собеседника парировал холодным: «Тем более»), «Старые знакомые» Ю. Германа, «Люди из захолустья» А. Малышкина (этот писатель мне очень нравился).
Любил я журнал «Техника – молодежи». Может быть потому, что технику и технические проблемы понимал не очень хорошо, а понять хотелось.
Было у нас дома собрание сочинений Максима Горького, которое мы получали по подписке (не то в 20, не то в 25 томах). И, как ни странно, я, кажется, прочитал почти все его тома подряд. Было выписано также собрание сочинений А. Малышкина. Подписался папа и на «Историю гражданской войны». Полученным перед войной первым томом я очень гордился и даже пытался его читать, но, честно говоря, одолел лишь небольшую часть.
